Разделяй и властвуй. Нацистская оккупационная политика

Германская национальная политика проявила определенную вариативность. Была осуществлена «политизация» национального фактора с целью привлечь народы оккупированной территории к оказанию помощи Германии в борьбе против Советского Союза, а также ограничено разжигание русофобии, которое, однако, сохранялось в завуалированной форме в пропаганде среди «нерусских» народов. Германские власти манипулировали вопросом о предоставлении «независимости» с целью мобилизовать народы оккупированной территории на политическое и военное сотрудничество.

§ 3. КРИЗИС В РЕЛИГИОЗНОЙ СФЕРЕ: Противоборство советской и германской религиозной политики

Во второй период войны германская религиозная политика на оккупированной территории определялась установкой, которая была дана в Инструкции РСХА от 5 февраля 1943 г.: «Религиозной деятельности гражданского населения не содействовать и не препятствовать»^{1323}. Тем не менее оккупационные власти пытались манипулировать религиозным вопросом в своих целях.

Одним из направлений германской политики была дискредитация коммунистической идеологии при помощи религиозной пропаганды, которая апеллировала к тому, что «все [цивилизованные] народы верят в Бога»^{1324}, и утверждала, что «религия нужна для человечества как воздух». Материалы пропаганды противопоставляли «христианскую любовь и большевистскую ненависть», говорили о большевиках как о «разрушителях русских святынь»^{1325}. Значительными были результаты деятельности Псковской миссии, осуществлявшейся при поддержке командования ГА «Север» с целью отрыва русского населения от коммунистической идеологии, — ко второй половине 1942 г. число открытых Миссией храмов выросло до 221, а к началу 1944 г. — до 400.^{1326}

Другим направлением политики была мобилизация конфессий на помощь германским властям^{1327}. С подачи оккупантов, в марте 1943 г. глава УАПЦ архиеп. Поликарп (Сикорский) издал обращение, в котором указал, что «все здоровые и трудоспособные молодые люди должны откликнуться на призыв власти и ехать на работу в Германию». Глава УПЦ архиеп. Алексий (Громадский) издал аналогичное обращение, отметив, что «украинскому народу нужно будет войти в семью цивилизованных народов и занять надлежащее ему место»^{1328}. 19 марта 1943 г. было опубликовано «Воззвание к русским старообрядцам в Литве», содержавшее призыв вступать в германскую армию^{1329}. В ноябре 1943 г. глава ЭАПЦ митр. Александр (Паулус) выступил с речью, в которой сказал, что «эстонский народ никогда не принадлежал к составу Советского Союза и не хочет принадлежать к его составу»^{1330}.

Оккупационные власти пытались дискредитировать позитивные аспекты советской религиозной политики путем утверждений о ее «лживости», напоминая, что «Сталин… разрушал все храмы, сгноил в лагерях Соловков и Сибири тысячи священников и сотни тысяч верующих»^{1331}. Германская пропаганда утверждала, что цель изменений в советской религиозной политике состояла в том, что большевики хотели не «вернуть народу религию, а… лишь прибрать к рукам церковь, чтобы… с ее помощью, распространяя свою власть на внутренний мир порабощенных ими людей, заставить служить себе и ту последнюю скрытую силу, которая сохранилась в русских людях и заключается в их религиозности»^{1332}. Празднование Пасхи 25 апреля 1943 г., которое в Западной Белоруссии прошло при поддержке германских властей, должно было убедить население в том, что «есть огромная разница между национал-социалистическим государством Адольфа Гитлера и советской системой». В пасхальные дни 1943 г. оккупанты организовали для местного населения чтение пропагандистских лекций в церквах^{1333}. Глава ЭАПЦ митр. Александр (Паулус) в упоминавшейся речи, произнесенной в ноябре 1943 г., подчеркнул, что в СССР «невозможна и в настоящее время недействительна свобода религии». В Прибалтике к ведению пропаганды о советских «гонениях на церковь» были привлечены также католические деятели. Например, 28 февраля 1943 г. по радио с пронацистской и антирусской речью выступил литовский католический священник Сперанскас^{1334}.