Разделяй и властвуй. Нацистская оккупационная политика

В период оккупации Северного Кавказа под властью Германии оказались значительные территории с православным (русские, украинцы, осетины и др.), буддийским (калмыки) и мусульманским населением (адыгейцы, балкарцы, ингуши, кабардинцы, карачаевцы, ногайцы, черкесы и др.). Оккупанты отмечали высокую религиозность населения казачьих районов^{1335}, которую пытались использовать в своих целях. После вступления вермахта в Новочеркасск, в городском соборе были организованы торжественные богослужения. Во многих станицах были восстановлены храмы^{1336} — например, на Кубани было открыто 192 церкви^{1337}. Германские власти отмечали, что «открытие церквей… приносит большую радость населению», и эта радость «так велика, что они (казаки. — Ф.С.) приглашают немецких солдат в качестве крестных», а также проводят «благодарственные молитвы в церквях и на открытом воздухе»^{1338}.

Германские власти заигрывали с мусульманами Северного Кавказа, предоставив «свободу вероисповедания» и демонстрируя уважение к исламу — так, нацистская пропаганда сообщала о том, что в Берлине есть мечеть и мусульманское кладбище^{1339}. В декабре 1942 г. в Кабардино-Балкарии и Карачае было организовано празднование «Курбан-байрама», посвященное «освобождению от большевиков», в котором приняли участие представители немецкого командования^{1340}. «Мусульманский фактор» использовался в германской пропаганде и после отступления с Кавказа — так, 26 февраля 1943 г. она сообщила о мифической «резне мусульманского населения в СССР», якобы осуществленной в качестве мести за то, что «мусульманское население симпатизировало германским и союзным им войскам»^{1341}.

Оккупационные власти Калмыкии разрешили буддистам «свободное отправление религиозного культа». Импровизированные буддийские храмы были открыты в населенных пунктах этого региона (Яшкуль, Оргакин, Ики-Бурул, Бага-Чонос), а также Калмыцкого района Ростовской области^{1342}. При Калмыцком добровольческом корпусе, созданном оккупантами, состоял лама Г.Н. Батыров (бывший лама Шебенеровского хурула)^{1343}. Однако после освобождения национальных регионов Северного Кавказа и Калмыкии Красной Армией (к февралю 1943 г.) значимость исламского фактора в германской политике существенно снизилась, а буддийского фактора — фактически сошла на нет.

В целом во второй период войны в религиозной ситуации на оккупированной территории СССР возник кризис. Во-первых, ему способствовала противоречивость, которой с самого начала оккупации характеризовалась германская религиозная политика, которая проявилась, в том числе, в противостоянии разных ведомств Рейха. Например, инициатива Министерства «восточных территорий» по созданию объединенной Украинской Православной Церкви во главе с Патриархом не увенчалась успехом из-за противодействия со стороны руководства РК «Украина»^{1344}.

Во-вторых, реальное отношение к германским властям со стороны церковных иерархов изменилось в худшую сторону. Глава УАПЦ архиеп. Поликарп, ранее приветствовавший оккупантов, протестовал против брутального обращения с населением^{1345}. Глава УГКЦ митр. А. Шептицкий, который вначале принял германцев как освободителей, разочаровался в них и утратил свой германофильский настрой^{1346}, в том числе, из-за нацистской политики уничтожения еврейского населения. Он был встревожен вовлечением украинской полиции в эти акции и даже направил Г. Гиммлеру письмо с требованием прекратить эту практику. В отчетах германской полиции отмечалось, что к концу 1943 г. митр. А. Шептицкий стал считать нацизм худшим злом, чем коммунизм^{1347}.

Церковный сепаратизм, который поддерживали оккупанты, также способствовал эскалации религиозного кризиса. На Украине продолжалась борьба УАПЦ с УПЦ, которая часто делалась руками ОУН. Оуновцы заставляли духовенство совершать службы на украинском языке и убивали тех священников, которые не разделяли националистические взгляды^{1348}. Так, 7 мая 1943 г. был убит глава УПЦ архиеп. Алексий (Громадский), в сентябре 1943 г. — глава Владимиро-Волынской епархии УПЦ еп. Мануил (Тарновский)^{1349}. В Белоруссии архиеп. Филофей (Нарко) и его соратники, стремясь к «белорусизации» церковной жизни и агитируя против Московской Патриархии, пытались заменить русских священников на белорусов, сеяли вражду между священниками Западной и Восточной Белоруссии^{1350}.

Таким образом, масштабность германской религиозной политики во второй период войны не была широкой, хотя сами по себе последствия «религиозного возрождения» на оккупированной территории были довольно значительными. Несомненно, что оно оказало заметное влияние на изменение религиозной политики советского руководства^{1351}. Вариативность германской религиозной политики также была невысокой. Хотя оккупационные власти пытались использовать конфессии в своих интересах, противоречивость и манипулятивность нацистской политики привели к углублению религиозного кризиса.