Раздевайся, Семёнова!

Я даже представить себе раньше не могла, какой он сильный. Знала, что почти каждый день по утрам бегает и тягает железки в спортзале, знала, что раньше занимался единоборствами… Но результаты такого образа жизни поразили меня до глубины души. Он буквально выбивал из Ложкина дух – удар за мерным, точным ударом. Скула, подбородок, нос… потом грудь, живот, печень…

Черт, он даже не запыхался…

Опомнившись, я снова бросилась к Виктору и схватила его за кулак в тот момент, когда он в очередной раз поднял его – уже никуда особо не целясь…

– Хватит!

Он замер, не оборачиваясь.

– У тебя с ним что-то было?

– Нет! – крикнула я, от одного лишь вопроса чувствуя, как щиплет в носу и глазах. – Я сейчас расскажу… все расскажу…

 В моем кармане вдруг незнакомо звякнул мобильник и, привлеченная странным звуком, я машинально вытащила его.

«Свободное место на диске кончилось», – сообщала мне надпись в облачке поперек экрана. – «Чтобы продолжить аудиозапись, удалите ненужную информацию».

Глава 31

Следующие несколько часов были, наверное, лучшими в моей жизни – если не считать тех, что мы со Знаменским провели на прошлой неделе в ванне. Нет, не занимаясь сексом, просто разговаривая – о жизни, о нашем детстве, о книгах, в которые мы влюбились… Ну, и может, тех пары часов, когда, покончив с разговорами, мы все-же занялись сексом…

В общем, хорошая выдалась ночка, но и эта изо всех сил стремилась приблизиться к ней по своему совершенству.

Засев у Виктора в кабинете, мы оторопело, почти не перематывая, слушали запись длинной в три недели – с того самого момента, как я включила приложение диктофона в салоне такси, уезжая из дома мадам Знаменской… и так и не выключила.

Слава богу, программа во время закачки информации в "облако" автоматически стирала моменты тишины, иначе запись была бы гораздо длиннее. В эти же моменты попали и лекции – из-за удаленности голоса лектора.

А вот наши со Знаменским эскапады и все, что касалось дела об «изнасиловании» Маргариты Грачевой, сохранилось до последнего оха и вздоха.

Эскапады я слушать стеснялась – требовала перематывать, а когда Виктор, с притворно серьезным видом отказывался, утверждая, что необходимо прослушать все – мало ли, чего там важного может обнаружиться – закрывала уши и напевала себе под нос всякую дребедень.

Выключился диктофон только сегодня – и то благодаря тому, что Грачева закачала на мой мобильник «профессиональную» фотографию – весом в почти пятнадцать мегабайтов – и тем съела все оставшееся на диске место – до того, как приложение успело перекачать информацию на виртуальный диск.

Аудиофайлы были каждый обозначены датой и временем – что было крайне удобно, и безусловно поможет, если предоставлять их в суде. Хотя, еще в общаге стало понятно, что ни до какого суда дело не дойдет – разумеется, если мы сами не захотим туда обратиться – Знаменский за клевету, я – за попытку изнасилования и шантаж. Не было никакого шанса, что Ложкин побежит в полицию жаловаться, когда ответом ему будет датированный тем же днем файл с моими «не надо» и «пусти».

Последнее Знаменский слушал со стиснутой до желваков челюстью. Потом резко встал, подошел к маленькой тележке с алкоголем и налил себе коньяку из низкой, пузатой бутылки.

– Пообещай мне кое-что, Катерина… – сказал он – выпив и заев лаймом.

Я вопросительно уставилась на него.

– Пообещай, что никогда и ничего ты больше не будешь делать без моего ведома. Никогда и ничего.

Я хорошо подумала, прежде, чем кивнуть – такое серьезное обещание просто так не дают.

– И еще кое-что пообещай, – продолжил он. – Что бы мне не угрожало, единственное место, куда ты пойдешь, если пришли и требуют за мою безопасность денег – это в полицию. Даже, если тебе покажут меня на видео связанного, с кляпом во рту.

Я напряглась и сама, до боли стиснула челюсть.

– Катя, – настаивал он. – Пообещай мне это. Прямо сейчас. Иначе нам придется расстаться.

Вздернув голову, я уставилась на него не верящим взглядом.

– Расстаться? Нам? Ты серьезно?

Он твердо кивнул.

– Да. Я предпочитаю остаться один, нежели знать, что в любую минуту ты, сломя голову, побежишь в какие-нибудь трущобы меня спасать.

В дверь робко постучали, чем спасли уже меня – я не знаю, смогла бы я сейчас дать ему это обещание. Возможно, когда-нибудь потом…

– Виктор Алексеевич… можно я все-таки… пойду… – в дверь робко заглянула Грачева.