Раздробленный свет (ЛП)

Печаль в ее голосе вызывает ответную боль глубоко в моей груди. Мы оба знаем, что значит быть одинокими. Я осторожно приглаживаю ее волосы, чтобы мои пальцы не зацепились за завитки, оставшиеся там за последние несколько дней.

— Они по своей природе не злые. Если бы это было так, Лили вообще бы здесь не было. Она бы осталась мертвой на той планете, где они разбились.

— Я знаю, — отвечает она, отворачиваясь, чтобы положить голову мне на плечо. — Джубили знала одного из них, когда была еще ребенком, того самого, который помог ей и Флинну на Эйвоне. Мы превратили его в монстра, того, кто захватил Лили.

— Это сделал Лару. — Точно так же, как Лару ранил Софию, превратив девушку в моих объятиях в человека, способного на убийство. Так же, как он превратил меня в кого-то, кто терроризируя ее, мог оправдать охоту на нее. Мысль зависла прямо передо мной… какой вид действительно опаснее?

В голове проносится мысль, которая мелькнула у Мэй всего несколько дней назад, хотя кажется, что прошла целая жизнь. Теперь я произношу ее вслух.

— Однажды я подумал, что шепоты могут видеть все наши данные, все, что мы посылаем через гиперсеть. И что они об этом думают, если так и есть. Что они думают о нас.

— Наши данные, — эхом отзывается она. — Ты имеешь в виду…

— Все, что мы посылаем. От штрафов за парковку до поэзии.

— Если бы я могла видеть все это, — тихо говорит она в темноту, — весь наш гнев, все, что мы говорим друг другу, я бы не думала о нас много.

Я сгибаю колени, и она опускается за мной, когда моя спина сползает по стене, чтобы сесть в наше гнездо из одеял. Мы сидим вместе в почти полной темноте, переплетя конечности, прижавшись друг к другу, как будто только контакт спасет нас.

— Должен быть другой способ остановить ее, Гидеон, — шепчет она.

Обнимая ее здесь, глядя на ее лицо, в ее глаза, в изгиб ее рта, где его очерчивает луч фонарика, я хочу верить, что любовь к ней означает, что я могу доверять ей, что ее «я доверяю тебе», что-то значит. Потому что, если это правда… если она смогла почувствовать это, после того, как я мучил ее… тогда это значило бы все. Но неуверенность, как крохотный осколок, проникает все глубже и глубже в мое сердце, прокладывая путь сомнению, которое захватывает меня, как инфекция. Другого выхода нет, и если это ее попытка отвлечь меня от моего выбора, моего пути с Тарвером, я не могу позволить ей отговорить меня.

Она наклоняется вперед, поднимая лицо, и я сдаюсь и позволяю своим губам найти ее, а не искать слова. По крайней мере, это правда. Это тепло, эта потребность… что бы не возникло и не исчезло между нами, чтобы еще не возникнет, этот момент истинен.

Это станет прыжком веры. Да и, в конце концов, ни один из нас не особо хорошо помнит, как доверять. По крайней мере, наедине, она со своим планом, а я со своим, остается шанс, что один из нас может быть прав.

Так что вместо того, чтобы строить новый план, мы забираемся под одеяло. Мое сердце не перестает болеть и мы прощаемся единственным способом, которому мы оба можем доверять. Вообще без слов.

Мы чувствуем потерю наших родичей в сером мире так же остро, как мы чувствовали смерть первого из нашего вида. Мы пытаемся понять смерть, понять, как вещь может перестать существовать. Знание об уникальности этих существ только углубляет наше замешательство, ибо как может нечто столь редкое и столь драгоценное существовать в один момент и исчезнуть в следующий?

В их мире остался только один из нашего вида, которого мы не можем видеть. Но из-за мальчика, который живет в гиперсети, мы знаем, что последняя тюрьма находится каком-то в мире в сердце Галактики. Мы должны привести шестерых в это место, найти нашего последнего эмиссара и отправить его домой, чтобы, наконец, узнать, можем ли мы сосуществовать с этими странными, грубыми существами, которые живут и умирают, не позволяя неуверенности уничтожить их.

Всех остальных, все их пути ведут к этому месту… всех, кроме девушки с ямочками на щеках. Мы должны как-то привести ее туда, переплести ее нить поближе к остальным.