Половина витрин исчезла. На их месте груды кирпича, камня и битого стекла. Несколько неоновых вывесок разбиты вдребезги, и даже если бы было электричество, ни одна из них не светилась бы сейчас. Я позволила лучу фонарика опуститься и мой взгляд последовал за ним. Мраморный пол разбит вдребезги, пыль потревоженная дождем обломков сверху, исчезла, наверное, когда «Дедал» рухнул в нескольких кварталах. Я даже не вижу, где были наши следы, узоры, которые мы создали, пока я учила его танцевать.
Я отступаю на шаг и провожу фонариком вдоль стены, пока не вижу гнездо спутанных одеял, в котором мы спали. Оно все еще там, будто Гидеон ушел в спешке после того, как я сбежала отсюда. Следы давно исчезли, но я все еще вижу очертания нас в одеялах. Два тела, свернувшиеся друг против друга, как переплетающиеся запятые, как подвески Инь и Ян. Дешевый пластик, который всегда ломается.
— Привет, Ямочки.
Голос разрушает тишину и заставляет меня с судорожным вздохом отшатнуться назад. Фонарик дико мечется, пока я не вижу, кто там… хотя я это уже знаю и часть меня даже не удивлена. Ночь перед битвой, затишье перед бурей… куда еще мы придем, как не в последнее безопасное место?
Гидеон держит руки в карманах, прислонившись к дверному косяку, опустив голову так, чтобы луч фонарика не ослепил его. Это также означает, что я не могу прочитать выражение его лица. Как хорошо он меня знает.
— Я не думал, что ты когда-нибудь вернешься сюда.
Я все еще пытаюсь отдышаться, заставить сердце не выпрыгнуть из груди. Адреналин поет в мышцах, заставляя их напрячься.
— Т-Тарвер?
— Он в порядке. — Гидеон на мгновение поднимает глаза, моргая от света. Его глаза налиты кровью, он выглядит измученным. — Ну, не совсем в порядке. Но он не ранен. Он спит, ну, или по крайней мере отдыхает в нескольких кварталах отсюда. А остальные?
— Тоже. — Я снова могу дышать, но сердце все еще колотится, стучит в ушах в такт отдаленному вою сирены. — Ты ранен?
— Просто устал. — Я слышу ее в его голосе — усталость. Он на грани. Он пытается скрыть это, но одного взгляда достаточно, чтобы мне захотелось бросить фонарик и подойти к нему.
Вместо этого я крепче сжимаю его и смотрю на стену рядом с ним. Я не могу находиться здесь и болтать с ним, как будто все в порядке, как будто мы встретились где-то за кофе и болтаем ни о чем.
— Перепрограммирование разлома, ты можешь это сделать?
— Почти, — отвечает он. — Я доведу дело до конца. Код обалденный, такой сложный. Я никогда не видел ничего подобного. Если не заморачиваться на цели, просто видеть, что они сделали, это… это искусство.
— Но ты
— Знаю.
И голос у него такой слабый, такой усталый, что я смягчаюсь… или, может быть, просто, если мы будем ссориться из-за этого, я развалюсь на тысячу кусочков.
— Гидеон, почему ты здесь?
— Хорошо побыть в знакомом месте, даже если это всего на несколько минут, — отвечает он так тихо, что я едва его слышу. — Где-нибудь, где остались хорошие воспоминания, о чем я
Сегодня вечером. Вполне возможно, что он имеет в виду нашу последнюю ночь во Вселенной
Молчание растягивается на несколько секунд, затем Гидеон вынимает руки из карманов и отталкивается от стены.
— София… — начинает он, делая шаг ко мне.
Я двигаюсь прежде, чем успеваю подумать, роняю фонарик и тянусь за пистолетом, заткнутым за пояс. Увидев его, он останавливается. Луч фонарика упирается в стену, отражая ровно столько света, чтобы я могла видеть его лицо. На нем замешательство, когда он останавливается в нескольких шагах от меня.
— Стой. — Мой голос звучит намного сильнее, чем я думала. — Ты сделал свой выбор. Ты с Тарвером. Я с остальными. Мы хотим разных вещей. —
— Только мы этого не делаем, — тихо отвечает Гидеон, наблюдая за мной, а не за пистолетом, который все еще на предохранителе. Я даже не могу направить его на него. Ствол парит где-то посередине, не совсем опускаясь, не совсем поднимаясь, чтобы прицелиться в него. — Ты хочешь смерти Лили не больше, чем мы хотим уничтожения Вселенной.