София колеблется, поглядывая то на меня, то на мои экраны, то отводит глаза.
— У меня есть контакт, — говорит она наконец, — в «КЛ». Я получила от нее немного… мы собирались встретиться в тот день в голокомнате. Но она рассказала мне до этого, что технология, которую Лару использовал для создания разломов, та же технология, что и в новых гиперпространственных двигателях, что имеет смысл, учитывая то, что ты только что сказал мне о том, откуда шепоты. Мой контакт разбирается в разломах… думаю, она работала над проектом или, по крайней мере, над новыми двигателями, как на борту «Икара».
— И она та, кто будет на борту «Дедала». — Не нужно быть гением, чтобы понять, куда она ведет, и мне уже не терпится взглянуть на чертежи корабля. — Там может оказаться разлом, скрывающийся у всех на виду.
— И если мы не доберемся до него первыми, Лару превратит весь Галактический Совет в оболочки под своим командованием.
— О,
— И ад воспламенится, — соглашается она.
— Верните ее! — кричит голубоглазый на нас, на маленькое пятнышко в сером мире. — Вы возвращали ученых на Элизиуме снова и снова! Вы сводили их этим с ума! Все, что я прошу, это одна жизнь, одна… — слова покидают его.
Лицо измождено, темные волосы поседели и побелели на висках и на затылке. Его страдания отличаются от страданий, которые мы узнали в сером мире. Эта тоска особенная, индивидуальная, неповторимая. Он учит нас получать удовольствие. У этого вида есть слово для этого.
— Пожалуйста, — шепчет голубоглазый. — Если не для меня, то для моей маленькой девочки. Она нуждается в своей маме.
Мы молчим. Пусть он познает одиночество. Пусть он поймет. Пусть он будет тем, кто смотрит, ждет и учится. Его уроки были горькими.
А я познаю удовольствие.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Я ПОНИМАЮ, ЧТО ЗАСЫПАЮ, пока Гидеон работает на своих экранах, пытаясь выяснить, с кем мы должны связаться, чтобы предупредить участников торжества «Дедала» о планах Лару. Я понимаю, что должна бодрствовать, но впервые, с тех пор как увидела разлом в главном офисе «КЛ», я действительно чувствую себя
На мгновение я дезориентирована, но затем подушка, на которую я опираюсь, дергается и память возвращается ко мне. Я опираюсь не на подушку. Это
Мне следовало бы отползти и вклиниться в свой угол, надеясь, что он спит достаточно глубоко, чтобы не заметить меня. Я едва знаю его, за исключением того, что он стал мне самым близким человеком за долгое время, тем, кому я смогла довериться.
И все же я не шевелюсь.