Раздумья в сумерках жизни

– Сержант Богданов! Ваше счастье, что на утерянном вами документе не был поставлен гриф «секретно» или «сов. секретно», а только штамп для служебного пользования. Но и этого хватило бы, чтобы вас привлечь к уголовной ответственности. Ваше счастье, что этот документ подобрала старушка, шедшая вслед за вами, в дверях магазина и тут же передала майору Корниенко, шедшему следом за нею. Майор оперативной части в ваших действиях не нашёл признаков умышленного состава уголовного преступления, а только дисциплинарного, поэтому объявляю вам пятнадцать суток строгого ареста с отбыванием срока на гарнизонной гауптвахте в Куйбышеве. Указанный срок отсидите после окончания учений. Поняли?

– Так точно!

– Вы свободны, поезжайте в свою часть.

– Слушаюсь! – чётко ответил я, козырнул и пулей вылетел на улицу, где от охватившей меня радости готов был орать во всю глотку, но сдержался при виде офицеров и солдат, строем идущих в штаб.

Я бегом добежал до автобусной остановки, благополучно доехал до расположения нашей батареи и доложил о своём прибытии дежурному офицеру, который с пониманием отнёсся к моей неприятности, так благополучно закончившейся, и отправил меня в палатку – до вечерней проверки отдохнуть. Я не стал возражать. Не раздеваясь, бросился на кровать, повторяя несколько раз вслух: «Надо же, вместо пятнадцати лет получить пятнадцать суток». Повторял и смеялся, снова и снова повторял, пока не уснул.

Но вот наступило то радостное утро, когда полковой оркестр в полном составе с особой лихостью без перерыва наигрывал знакомые марши, а в центре воинской части на так называемом плацу были выстроены в две шеренги все военнослужащие, подлежавшие демобилизации.

На улыбающихся взволнованных лицах дембелей сияла радость, отовсюду слышался смех, шутки. А у меня на душе – сплошной мрак и растущая тревога, когда же меня заберёт дежурный наряд и отвезёт на гарнизонную гауптвахту или оттянут этот неприятный момент, чтобы не портить настроение праздничного дня. А скорее всего, думалось мне, снимут меня с автобуса в центре города Куйбышева, и доставит куда положено уже местный дежурный наряд, наверняка ожидающий прибытия автобуса с моей персоной.

Эта тревога поселилась во мне три недели назад, после окончания учений, когда меня должны были отвезти на гарнизонную гауптвахту для отбытия пятнадцати суток, но почему-то не отвезли. Добавлю, просто обязан напомнить неискушённому читателю, что Куйбышевская гарнизонная гауптвахта славилась своим особым зверством к арестантам и другим служивым людям далеко за её пределами, и никто из бывалых воинов врагу бы не пожелал там оказаться.

Но никто из старших командиров мне ничего об этом не говорил, а я, откровенно говоря, трусил напоминать им о назначенном наказании. И это ежедневное и тревожное ожидание предстоящего испытания так измотало меня, что я уже решился было пойти к начальнику штаба, наложившему на меня это взыскание, и напомнить ему, что его приказ о наказании в силе и подлежит исполнению, или узнать, отменён ли? Но из-за своей трусливости и нерешительности добровольно перед дембелем идти и напоминать об этом начальнику штаба я не решился. А кому бы пришло в голову, пусть и солдатскую, добровольно напроситься на то, чтоб отсидеть на гарнизонной гауптвахте пятнадцать суток ареста перед самым дембелем? Уверен, никому.

Каждую ночь, перед сном решал, что уж завтра с утра точно пойду и напомню о наказании, а утром моя решимость слабела, да так, что я и думать об этом не хотел.

И, таким образом, дотянул до самого радостного и счастливого дня в жизни каждого солдата, и я замер, как суслик перед грозящей опасностью. Вдруг оркестр смолк на минуту-другую, а когда на крыльце штаба появились командир полка, начальник штаба с замполитом, то полковой оркестр грянул «Варшавянку» с такой лихостью и задором, что мы все как по команде приняли стойку «смирно».

Дежурный офицер доложил командиру о построении демобилизующихся воинов, тот поприветствовал нас, едва скрывая улыбку, и наш ответ на его приветствие был таким громовым и дружным, что в соседних домах, наверное, оконные стёкла задребезжали.

И вот наступил момент дембельской истины. Командир полка со штабной свитой начал обход солдат с правого фланга. Каждому пожимал руку и благодарил за службу, постепенно приближаясь ко мне. Я заметно волновался.

Приятель из Свердловска Павлик Матюшенко, повернув голову ко мне, полушёпотом заботливо спросил:

– Ждёшь?

– Жду, – буркнул я в ответ.

– Жди, – отечески заботливо посоветовал он и содрогнулся от внутреннего хохота. Я обиделся. Но ненадолго. В конце-то концов мои приятели ни в чём не виноваты, что я перед самым дембелем, по собственной глупости, схлопотал пятнадцать суток, с отсидкой на гарнизонной гауптвахте.

Они сегодня счастливы как никогда, и им абсолютно никто и ничто не угрожает, и могут себе позволить дружески пошутить над незадачливым приятелем, но помочь мне ничем не в силах.