Раздумья в сумерках жизни

Что там говорить, внутренне я был польщён и горд оказанным мне доверием. Приказ я получил перед строем всей батареи и, ответив «слушаюсь», побежал в свою палатку собираться в дорогу. И, как всегда в таких случаях бывало, мои приятели в спешке дали мне немного денег и вещевой мешок, чтобы на обратном пути я зашёл в гастроном и купил батонов, сколько влезет в солдатский сидорок.

Пообещав всё это исполнить, я бегом бросился к ближайшей автобусной остановке и уехал в город, чтобы уже пешком добраться до своей части, которая находилась поблизости. По пути в часть в газетном киоске купил газету «Комсомольская правда», свернул её в трубочку и засунул за голенище сапога. Важный документ я получил у заместителя начальника штаба, майора Корниенко, расписался и зашёл в казарму своей батареи узнать у надёжных ребят последние новости о задержавшемся дембеле. Ничего утешительного никто мне не сказал. Немного поболтав обо всём помаленьку, достал из-за голенища сапога газету, вложил туда важный документ, свернул всё трубочкой, но совершенно забыл концы газетной трубочки с обеих сторон загнуть, чтобы при каком-нибудь случае документ не выпал из газеты, и в самом радостном настроении вышел из части.

Идя к гастроному, весело мурлыкал вполголоса мотив какой-то песенки и беззаботно похлопывал газетным свёртком по голенищу сапога. В дверях гастронома случайно оглянулся и увидел, что следом за мной плетётся старушка, а следом в нескольких метрах бодро идёт майор Корниенко, у которого я только что получил важный документ.

С набитым свежеиспечёнными батонами вещмешком я удачно прибыл в расположение батареи и перед её строем бодро доложил комбату о выполненном задании, подал ему в руки газетный свёрток. Не удостоив меня командой «вольно», комбат на моих глазах развернул газетный свёрток, потряс им перед моим лицом и угрожающе, сквозь зубы спросил:

– Где документ, сержант Богданов?

Потрясённый случившейся бедой, я машинально и довольно глупо ответил:

– А в газете он, товарищ капитан.

Комбат снова потряс передо мной, как фокусник, полностью развёрнутой газетой и ещё тише и злее переспросил:

– Где документ, я тебя спрашиваю?

– Наверное, потерял по дороге, – растерянно ответил ему под хохот всей батареи, которая подобных фокусов, уверен, никогда в своей жизни не видела и уже вряд ли увидит.

Комбату тоже подобный фокус даже не снился, но виду, что растерян, он не подал, вместо этого рассерженным, но твёрдым голосом скомандовал личному составу батареи:

– Смииррнаа! – И тут же мне: – Приказываю вернуться в часть, документ найти и с ним вернуться на батарею!

– Слушаюсь, – осипшим голосом выдохнул я и бегом рванул с места к автобусной остановке, размышляя на ходу, где на обратном пути я мог выронить этот злополучный документ.

О тяжких последствиях в связи с утерей секретного документа я пока не думал. Некогда было, но последствия неумолимо и зловеще ко мне приближались. Глаз радовала прекрасная половина золотистого сентября. До дембеля оставалось дветри недели, но всё это разом померкло в моём сознании. Я осознавал, какая жестокая кара обрушится на мою беззаботную головушку из-за утери документа. Всё-таки странно устроена жизнь человека в разные её периоды, пусть в дальнейшем и вполне благополучная. Ведь для меня вначале это утро не предвещало ничего плохого. Да его просто и быть не могло, этого плохого, в жизни сержанта срочной службы, удачно отслужившего три года с хвостиком и ожидающего со дня на день приказа о дембеле.

Ранее утро, тихое, чуть туманное. Алые лучи восходящего солнца золотят косыми лучами верхушки Жигулёвских гор. Тишина божественная. Только разноцветье цветов и листьев, опадающих с деревьев, навевает грусть, будто природа навсегда прощается с нами без всякой надежды когданибудь снова увидеть нас, повзрослевших, и прощальную красоту дарит на память. Да, это действительно было прощальное преддембельское утро, которое я запомнил на всю жизнь.

Такой погожий и последний мой спокойный день очень даже согласился бы увидеть ещё раз, но следом, в конце того злополучного дня налетели такие события, которые хотелось бы навсегда отсечь из памяти, забыть, однако они не отсекаются и не забываются.

На автобусной остановке дождался того автобуса, на котором приехал обратно. Подробно рассказал о своей беде кондуктору, моложавой девице, но ничего подобного она не приметила, и никто к ней с такой находкой не обращался. Поблагодарил её за сочувствие моей беде, а она вдогонку добавила:

– А тебя-то, голубок, я сразу приметила и запомнила…

Я в ответ лишь кисло улыбнулся и уныло поплёлся знакомой тропинкой в свою часть, внимательно осматривая тропинку и каждую бумажку, поднятую с земли. Но тщетно.

На проходной дежурный офицер передал мне, чтобы я немедленно явился к майору оперативной части, и я тут же отправился в его кабинет, где за три года службы, к счастью, ни разу не бывал и даже не знал, где он находится.