Раздумья в сумерках жизни

Но в этот раз на душе было тяжко, предстояло смотаться в северные края и исполнить свою задумку, а деньжат не было и перехватить в деревне было не у кого. Все земляки в то время безвылазно маялись безденежьем. Но ему неожиданно повезло, и завтра он будет на месте. К его радости, в этот день в деревню к старикам по пути из отпуска заехал Леха Трепачев, и вопрос с деньгами был решен. Тот был до растерянности изумлен молодецким видом Степана и после взаимных расспросов важно заявил, что путевку в этот санаторий никому, кроме него, было бы не достать, даже самым извилистым путем, только он один смог это сделать, удружить Степану, видя, в какое паршивое положение тот попал. Тут же, хитро прищурившись, предложил обмыть его счастливое выздоровление, на что Степан сердито рубанул в ответ: «От винта!» Леха залихватски расхохотался и так огрел его своей ручищей по спине, будто раскаленным утюгом приложился:

– Да я же понарошку, Степка, чтобы испытать тебя на крепость духа. Так что держись, только так держись и выгребешь, Степка, обязательно выгребешь.

Вечером, уходя домой, сестра посоветовала брату, чтобы о Нинке он шибко плохо не думал и зла на неё не держал. Она его от смерти, считай, спасла, вызвала мать, почти выдернула из вагончика и спровадила в деревню, иначе бы он там окочурился. Да и путёвку на курорт только она могла выхлопотать, больше о нём в той гиблой ситуации никто бы не озаботился. Посоветовала решать семейные дела по-доброму, может, у них всё и сладится. Мать до этого говорила почти то же самое. Тягостно ему было всё это выслушивать, но обе со слёзной мольбой просили его решить все семейные вопросы по-хорошему, а при неудаче не тянуться к бутылке – своей погибели. При любом раскладе ему надо было срочно отсюда уезжать, но вспомнив Клавкины пирожки, гостинцы его дочери, лишь грустно ухмыльнулся и начал собираться в дорогу.

Всё у него сейчас получается вроде неплохо, с нарастающей тревогой вечером говорил Степан матери, да ведь надо было завтра решать самый жгучий вопрос в его сегодняшней жизни, главней которого сегодня нет. И что из этого получится, мама, мне даже боязно думать. Вот в чем моя загвоздка.

Тюмень, 1998 г.

Солдатский должок

«Не судите да не судимы будете».

Сейчас о дембеле много чего у нас написано: и повестей, и рассказов, и стихи ему посвящены, и, говорят, даже песня удачная написана и пользуется заслуженным успехом. Однажды краем уха слышал, что написан и роман, посвящённый дембелю. Вот на какую небывалую высоту вознеслось это кратковременное и массовое явление из армейской жизни, какого пристального внимания общественности удостоено.

Все её тяготы, предусмотренные уставом и не предусмотренные, может пережить только солдатик срочной службы, а их большинство, но отмену дембеля не переживёт никто без тяжелейших моральных и физических потерь. Это будет для них потрясением, как от невиданного стихийного бедствия. Вот почему умные военачальники никогда демобилизацию воинов, отслуживших установленный законом срок, надолго не задерживают. Я не буду сейчас касаться всего того, что об этом явлении написано по той простой причине, что я ничего из написанного не читал, поскольку у меня был собственный, особый дембель, ни на что подобное и близко не похожий и ни с чем не сравнимый.

Даже сейчас, на склоне лет, при воспоминании о том давнем времени и том случае содрогается моя душа, уже порядком истерзанная сегодняшней жизнью. Однако должен оговориться, когда все служивые, подлежащие демобилизации, сознают до самой «внутрянки», что обязательно будет об этом приказ министра, им от всей души с невероятным облегчением останется лишь повторить слова из одной прекрасной песни давних лет: «Бери, солдат, шинель, пошли домой». А на все остальные вопросы, касающиеся службы, и запоздалые придирки сердитых сержантиков с довольно весёлой улыбочкой коротко посылали подальше с различной тональностью, смотря по настроению.

Но главное, у каждого служивого есть внутреннее понимание и представление о том, что ему лично принесёт предстоящий дембель, о котором он безотрывно мечтал все последние месяцы, и, как правило, этим самым сокровенным ни с кем особо не делятся, за редким исключением. Это как выбор невесты, о которой до поры до времени знать никому постороннему не положено.

У меня всё было гораздо проще в этом отношении. Никакими заоблачными мечтаниями я себя не изводил, поскольку для этого у меня не было никаких оснований. Был конец прекрасного в Поволжье августа. Я только что вернулся из десятидневного отпуска, которым меня ещё весной поощрил командир дивизии, генерал-майор Никифоров, прошедший всю войну и, к нашему удовольствию, любивший спорт и удачливых спортсменов.