Раздвоение личности

— Я тебе сейчас все объясню. Они подлые, Ринка. Прадед добыл их подлым образом. И бабушка из-за них несчастную жизнь прожила. Она всю жизнь прятала их, тряслась из-за них. И из-за ключа, конечно. К ней пришли и потребовали ключ, в сорок втором году, тогда им и пришлось убегать. Мне отец рассказывал. Правда, сам он маленький был, плохо все запомнил. Он так и не узнал никогда, что же это все было такое. Так и не понял. Так что, если считать, что они мои, получается, что от них, кроме несчастий, никто ничего не видел, и мне они вообще не нужны, такие. Давай считать, что мы с тобой клад нашли. Точнее, ты нашла, и мне половину подарила. Так, пожалуй, можно рискнуть.

— Ой, Жень, ну, ты и намудрил, — Регина покачала головой. — Ладно, я согласна, пока на этом остановимся. Давай сюда, какие мои. А десятую часть отдадим на благотворительность, чтоб уж точно везло!

Про благотворительность она, вроде бы, пошутила — неудачно, может? Но Женя серьезно кивнул, и вернул ей ее пару подвесок.

Регина засунула их в карман джинсов.

Женя спросил, запнувшись:

— Рин, ты знаешь что-нибудь о Ларе? Как она там?

— Собралась окончательно выздороветь к Рождеству, — охотно сообщила Регина. — Наверное, так оно и будет.

— Да? Это хорошо.

— Знаешь, две подвески — у нее. У ее дочки. Это нечаянно получилось, Лара ведь не знала, что они имеют такую ценность. Девочка увезла их вместе с игрушками.

— Да? Это тоже хорошо, — Женя даже обрадовался, — И на таможне, видишь, пропустили — значит, так и должно быть. Это все к лучшему, наверное…

— Что — к лучшему?

— Что она уехала. И что дочка там, у нее. Меня как-то всегда не хватало, и на нее, и на дочку бы не хватало. Я привык своим делом заниматься. Выкладываться привык, понимаешь? На все остальное меня не хватает. Мне его много не нужно, остального. Не каждый день.

Он очень уверенно это сказал, как будто думал-передумал, и теперь не сомневался. А вот Регина в такое поверить не могла. Даже наоборот, она была уверена, что так не бывает.

— Ох, Женя, ну, что ты, в самом деле! — воскликнула она. — Подожди, у тебя все впереди. Просто ты встретишь женщину, с которой … всего будет хватать. Так не бывает, чтобы человек за всю жизнь не встретил того, кто ему нужен.

Женя грустно покачал головой.

— Пока что-то не встречается мне такая. Может быть, я ее просто не замечу. Говорю же, у меня это запросто.

— Заметишь. Только это будет позже. Подожди немножко.

— Ладно, я подожду, — он почему-то засмеялся, и опять стал смотреть на пионы.

Потом спросил:

— Она думает, я не понимаю про дочку, да?

Регина довольно натурально разыграла недоумение:

— В каком смысле? Что ты имеешь в виду, Жень?

— Ну, не совсем же я дурак… — и он опять надолго замолчал.

Виталик в это время аккуратно и ловко, как шеф-повар, нарезал ветчину и выкладывал ее веером на тарелку.

— Надеюсь, у Женьки хватит ума перебрать кладовку, — заметил он. — Вдруг там еще один драгоценный носок завалялся? Понимаю, что вероятность крайне низка, но чтобы не думалось.

— Надеюсь, никому, кроме Жени и его мамаши, не придет в голову перетряхивать их кладовку.

— Это точно. Так что надо договориться, чтобы скромно молчать о случившемся. А особенно о подробностях вроде старых носков.

— Обязательно, — серьезно согласился Иван. — Надо всех предупредить.

Нож был острый, Виталик нечаянно задел лезвием кончик пальца, ойкнул, поднес к глазам, рассматривая выступившую капельку крови.

— Вообще-то я люблю, когда стол накрывают проворные женские ручки, — заметил он с легкой усмешкой, — но единственная наша женщина сейчас взволнована.

— Дай сюда, — Иван забрал у него нож и колбасу, отхватил себе ломоть толщиной в два пальца, положил на такой же кусок хлеба и с удовольствием откусил.

Его сорвали сразу после работы и притащили сюда, точнее, он всех сюда притащил, то есть привез. Нет, впрочем, он сам охотно сорвался — интересно же. Не каждый день его собственная жена звонит и сообщает, что ей известно, где лежит коллекция Каламбики. Пусть не коллекция, а ее маленькая часть, но, тем не менее. Просто Иван был очень голодный, и тоненькие колбасные ломтики его раздражали.

— Она моя женщина, — поправил он Виталика. — Не наша. Жену и машину не делю ни с кем.

Про машину он для красного словца добавил. Что ее делить-то, машину? Машина и есть машина.

— Ну, да, — согласился Виталик. — Конечно. Там, прямо за тобой, помидоры в корзинке. Режь.

— Ладно. Я каждый на четыре части разрежу.

— Да как хочешь, так и режь.

Помидоры были крупные, розовые, и пахли так, как могут пахнуть лишь только что сорванные с грядки помидоры, и огурцы еще были, небольшие, в пупырышках.

— Я так и не понял, откуда Ринка узнала про эти … штучки, — буркнул Иван.

— Они додумались до этого с моей сеструхой, болтая по телефону. Она же тебе сказала. А подробнее… ну, попробуй порасспросить свою женщину. Впрочем, брось, не парься. “Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось, тра-та-та, мудрецам”. Это Шекспир, Ванюш.

— А откуда у нас такая красота? — полюбопытствовал Иван, имея в виду помидоры.

— Сосед Мишка притащил…