Разъезд Тюра-Там

Мать кивнула в сторону большой кровати, где вповалку спали Славкины братья и сестры возрастом помоложе его. Два брата и две сестры. Славка вспомнил, как вечером мамка долго молча глядела на детей, а потом задумчиво сказала:

— Вон соседка Зинка — совсем ещё соплячка, первого января родила второго и уже собирается идти за материнским капиталом, Путин аж двести пятьдесят штук погрозился дать, — из мамкиных глаз потекли слезы. — А мне со своей гвардией что делать?

Славка надел голубоватую куртку из непонятного шуршащего материала и, уже выходя из дома, услышал, как горестно вздохнула мамка:

— Хорошо, что пока тепло. Ударят морозы, в чем тогда малец ходить будет?

Куртку в конце прошлого лета, перед отъездом в Москву, принёс Венька:

— Из синтетики, — объяснил он, почему шуршит куртка. — На, носи на здоровье, она мне уже мала, а выбрасывать, сам понимаешь, жалко.

«Мамка тогда заплакала. Она всегда, чуть что, плачет. Ей дают, а она, вместо того чтобы радоваться, плачет», — вспомнил Славка.

Славка решил, что ему придется удрать из дому сразу же после того, как принесет мамке дров, потому что она тут же пошлет его принести воды из колодца, а потом за хлебом.

«За водой, куда ни шло. Колодец недалеко. А вот за хлебом! Магазин-то на другой улице, а там Юрок со своими друзьями. Мать его тоже рано поднимает. Туда одному лучше не ходить. Сопатку точно расквасят, — Славка потрогал только что заживший нос. — И сдачу отберут. А мамка ни за что не поверит, подумает, что я себе «марс» купил, или «сникерс». А я их ни разу не пробовал».

Славка, избавившись от дров, дождался, пока мамка, открыв печку, стала укладывать туда для растопки мятую газету, и выскользнул за дверь.

Дмитрий Александрович Ракитский ранним, едва забрезжил рассвет, утром 13 января 2007 года занял место пилота в кабине вертолета Робинсон-44, запустил и прогрел мотор, запросил руководителя полётами разрешения на взлет и, получив его, установил требуемые обороты несущего винта и привычным движением ручки шаг-газа поднял вертолет в воздух.

Прямо перед ним смотрелись ярко освещенные даже в выходные дни окна Истринского экспериментального механического завода, где Юрий Дмитриевич Баженов и Эдуард Борисович Бабенко строят удивительно прекрасные и практичные самолеты, пригодные для обучения начинающих пилотов и обработки полей в сельском хозяйстве.

Взлетать в направлении завода Ракитский не стал, а на высоте два-три метра отвёл вертолет «задним ходом», хвостом вперед, и над свободной площадкой развернул его в направлении взлета.

— «Шереметьево-подход», борт ноль четыре триста пять взлетел с площадки «Крючково» в девять ноль, ноль; высота двести метров, курс…»

— Ноль четыре триста пять, — ответил диспетчер, — сообщение принял, доложите расчетное время прохождения Костино.

В деревне Костино на границе Дмитровского и Сергиево-Посадского районов расположен контрольный пункт десятого воздушного коридора. Здесь пролегают маршруты воздушных судов, улетающих на Север или прилетающих оттуда.

— «Шереметьево-подход», борт ноль четыре триста пять, расчетное время Костино девять тридцать.

— Два ноля триста пять, доложите прохождение Костино, — повторил диспетчер.

— Вас понял, — ответил Ракитский, сделав отметки на навигаторе, закрепленном на левом бедре.

«Зима в этом году какая-то шальная, — неторопливо думал Ракитский. — Температура ноль градусов, и это тринадцатого января, Правда, что ли, глобальное потепление наступает так стремительно, или на этом греют руки шарлатаны?»

Внизу проплывала едва прикрытая снегом земля, прозрачные, казавшиеся беспомощными без листвы, черные перелески открывали тайны выживающего в них зверья, по дорогам, волоча за собой облака жидкой грязной пыли, спешили ранние автомобили. По сравнению с ездой по дороге с бесконечными обгонами, постоянно заливаемым просоленной грязью лобовым стеклом, наглой дурью обгоняющих или едва плетущихся водителей, полет на вертолете представлялся настоящим отдыхом. Конечно, было бы намного приятнее, если бы в лобовое панорамное остекление неслась голубая и зеленая даль, а не как теперь — свинцово-черное до самой земли небо.

«Да и тринадцатое сегодня, число не совсем удобное для полетов, — размышлял Ракитский. — Тогда, в девяностом году, ребята летали на «тэшке» (Як-18Т). Такая же погода была, только чуть-чуть холоднее. А сторож, бывший летчик, воевавший в Отечественную на штурмовике, все просился полетать. Посадили его рядом с инструктором, дали поуправлять. Когда этот матерый воздушный волк, держась за «рога» штурвала, летел над черной незамёрзшей Волгой, из его правого глаза катилась слеза».

Немного позже, в крайнем полёте, инструктору пришлось садиться в сумерках на припорошенный снегом аэродром, и он в рассеянном свете не смог точно определить высоту выравнивания и разложил самолет. И тогда, глядя на деформированный центроплан, через обшивку которого проскочили головки заклепок, старый пилот, только что от восторга перед полетом ронявший скупую мужскую слезу, вспомнил летные традиции боевой молодости и с укоризной произнес: