Разгадай мою смерть

Правда это или ложь? Может, надо было потребовать от него алиби на день родов и твоего убийства? Я мысленно задавала тебе вопрос, но ты не отвечала, совсем. Вместо этого я слышала голос Тодда, убеждающий меня не вести себя глупо. В его доводах был резон. Обвинять всех мужчин в Лондоне, пока каждый из них не докажет свою непричастность? И кто вообще сказал, что тебя убил мужчина? Не подозревать ли и женщин — участливую акушерку, любезную докторшу, с которой я разговаривала утром? А в полиции считали сумасшедшей тебя. Однако доктора и медсестры на самом деле властны над жизнью и смертью, и некоторые из них пьянеют от этой власти. Хотя постой: зачем врачу-профессионалу, жаждущему удовлетворить прихоть нездорового рассудка, выбирать полуразрушенный общественный туалет, когда в его распоряжении целая больница, полная пациентов? В этот момент доктор Сондерс прервал мои размышления — его обезоруживающая улыбка заставила меня смутиться и слегка покраснеть.

— Выходим.

По-прежнему не слыша твоего голоса, я твердо сказала себе, что красота еще не делает из мужчины убийцу и причина моей неприязни в другом: такой красавец, даже будь он холостяком, и не посмотрел бы в мою сторону, отверг бы меня, сам того не сознавая. Если честно, только поэтому я и отнеслась к доктору Сондерсу с подозрением. Я лишь простерла свою обычную настороженность на другой, более глубокий уровень.

Когда мы пришли в больничный морг, я все еще думала не о Ксавье, а о том, как отыскать твоего убийцу.

Доктор Сондерс привел меня в комнату, предназначенную для прощания с усопшими. У дверей он спросил, нужно ли его присутствие. Я не задумываясь ответила отказом.

Я вошла. Обстановка комнаты была хорошо продумана и выполнена со вкусом, напоминая гостиную: на окнах — шторы с набивным рисунком, на полу — толстый ковер и вазы с цветами (искусственными, но дорогими, из шелка). Я пытаюсь убедить тебя в том, что комната показалась мне милой, но нет, не стану обманывать. Эта гостиная для мертвых гостей была ужасна. На одном участке ковра ворс почти вытерся — возле самой двери, там, где неподвижно стояла я и точно так же застывали почти все приходившие сюда люди. Войдя сюда, они сгибались под тяжестью горя и не желали подходить к любимому, близкому человеку, так как знали: приблизившись, они окончательно осознают, что его, любимого и близкого, здесь уже нет.

Я подошла к нему. Взяла на руки и завернула в голубое кашемировое одеяльце, которое ты для него купила. Прижала к груди.

У меня нет слов.

Мистер Райт выслушал мой рассказ о Ксавье с участливым вниманием, не перебивая и терпеливо дожидаясь окончания пауз. Должно быть, это он дал мне бумажный платочек, который я сейчас держу в руке, уже насквозь мокрый.

— И после этого вы отказались от намерения кремировать Тесс? — спрашивает он.

— Да.

Во вчерашней газете какой-то журналист предположил, что мы «не разрешили кремировать тело, чтобы не уничтожить улики». Однако причина в другом.

Я провела с Ксавье около трех часов. Держа его на руках, я поняла, что холодный горный воздух не подходит для малыша и, следовательно, для тебя как для его матери — тоже. Когда я наконец вышла из комнаты для прощаний, то сразу же позвонила отцу Питеру.

— Можно похоронить его на груди у Тесс? — спросила я, ожидая услышать, что это невозможно.

— Конечно, можно. Там ему будет лучше всего, — ответил отец Питер.

Мистер Райт не любопытствует, почему я предпочла обычные похороны кремации, и я благодарна ему за это. Я продолжаю свой рассказ, стараясь не поддаваться эмоциям, но мне мешает ком в горле.

— Затем я вернулась на пост старшей акушерки, рассчитывая поговорить с врачом, который принимал роды, но выяснилось, что она не нашла медицинскую карту Тесс и потому не могла назвать конкретную фамилию. Акушерка предложила мне прийти во вторник, сказав, что к этому времени обязательно найдет записи.

— Беатрис?

Я вскакиваю из-за стола.

Едва успеваю добежать до туалета и сгибаюсь в приступе страшной, неконтролируемой рвоты. Меня колотит крупная дрожь. Чья-то молодая секретарша заглядывает в дверь и тут же испуганно ее закрывает. Я лежу на холодном кафельном полу, пытаясь подчинить непослушное тело.

Заходит мистер Райт. Он аккуратно берет меня под мышки и помогает подняться. Он придерживает меня за плечи, а я вдруг понимаю, что мне нравится ощущать заботу и даже не отеческое, а просто сердечное к себе отношение. Странно, что я не догадывалась об этом раньше и отвергала доброту еще до того, как ее успевали выразить.

Руки и ноги наконец перестают трястись.

— Беатрис, вам лучше пойти домой.

— Но мы же еще не закончили…

— Давайте продолжим завтра с утра, если позволит ваше самочувствие, договорились?

— Хорошо.

Мистер Райт намерен вызвать такси или хотя бы проводить меня до метро, но я вежливо отклоняю его предложение. Мне просто нужно на воздух, говорю я, и он не настаивает.

Я хочу побыть наедине со своими мыслями, и все они о Ксавье. Я полюбила его с той самой секунды, когда взяла на руки, — полюбила как маленького человечка, а не только твоего сына.