Разгадай мою смерть

От: professor.rosen@chrom-med.com

Кому: Беатрис Хемминг, на Айфон

Уважаемая мисс Хемминг.

Уверяю Вас, мы не выплачиваем участницам эксперимента никакого вознаграждения. Все они принимают участие в проекте совершенно добровольно и безвозмездно. Если Вы пожелаете обратиться в Комитет по этике, то сами убедитесь, что во время нашего научного исследования соблюдаются самые строгие этические нормы.

С наилучшими пожеланиями,

Сара Стонакер,

пресс-секретарь профессора Розена

Я немедленно написала ответ.

От: Беатрис Хемминг, с Айфона

Кому: professor.rosen@chrom-med.com

В проекте принимала участие моя сестра. После эксперимента ей заплатили триста фунтов. Ее звали Тесс Аннабел Хемминг (Аннабел — в честь бабушки), ей был двадцать один год. Ее убили после того, как она родила мертвого ребенка. Похороны Тесс и малыша состоятся в четверг. Если бы Вы знали, как страшна тоска.

Место для написания письма было самое подходящее. Я представляла, как боль и смерть, запертые в палатах наверху, просачиваются сквозь этажи и невидимым туманом осаждаются здесь, в больничном кафетерии, в чашках с травяным чаем и капуччино. Наверняка за этим и соседними столиками было написано не одно эмоциональное письмо, подобное моему. Я сильно сомневалась, что пресс-секретарь передаст его профессору Розену.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как расспросить сотрудников больницы о деньгах.

За пять минут до назначенного времени я поднялась в лифте на четвертый этаж и вошла в родильное отделение.

Старшая акушерка встретила меня с удрученным выражением лица, хотя, возможно, выбивающиеся из-под колпака кучерявые рыжие волосы придавали ей озабоченный вид постоянно.

— К сожалению, нам так и не удалось найти медицинскую карту вашей сестры, а без нее мы не смогли выяснить, кто из нашего персонала присутствовал на родах.

Я ощутила облегчение, но сочла, что сдаться сразу — значит проявить трусость.

— Может быть, кто-нибудь припомнит?

— Боюсь, что нет. В последние три месяца мы испытываем острую нехватку персонала и привлекаем к работе большое число временных врачей и акушерок. Полагаю, в тот день дежурил кто-нибудь из них.

В разговор вступила молоденькая медсестра с панковским кольцом в ноздре, сидевшая за столом на сестринском посту:

— В нашей компьютерной базе хранится общая информация — дата и время поступления и выписки пациенток, а в случае с вашей сестрой, к несчастью, еще и сведения о смерти младенца, но больше ничего — ни анамнеза, ни данных о закреплении за определенным врачом. Вчера я лично справлялась в психиатрическом отделении. Доктор Николс сказал, что вообще не видел медицинскую карту вашей сестры и что персонал родильного отделения «совсем разболтался». Доктор был не на шутку сердит, хотя обычно ведет себя очень спокойно.

Я вспомнила, как доктор Николс говорил, что не имел возможности изучить твою историю болезни. Тогда я не знала, что это связано с пропажей карты.

— Может быть, данные из медкарты сохранились где-нибудь в базе? — с надеждой спросила я.

Старшая акушерка покачала головой:

— Наблюдая беременных, мы заносим всю информацию только на бумагу, чтобы женщина всегда носила карту с собой на случай, если будет далеко от больницы, когда начнутся схватки. Потом мы прикладываем туда же родовой лист, и после выписки пациентки карта отправляется на хранение в архив.

Настойчиво зазвенел телефон, однако старшая акушерка продолжала разговаривать со мной, не обращая на него внимания.

— Прошу принять мои извинения. Мы понимаем, насколько это для вас важно.

Она сняла трубку телефона, а мое первоначальное облегчение сменилось подозрительностью. Может быть, в медицинской карте была какая-то зацепка, ключик к раскрытию убийства? Не поэтому ли она «пропала»? Я дождалась, пока старшая акушерка закончит разговор.

— Вам не кажется странной утеря медицинских документов? — спросила я.

— К сожалению, здесь нет ничего странного, — вздохнула старшая акушерка.

Проходивший мимо дородный врач-консультант, одетый в темный костюм в узкую белую полоску, задержался и вставил:

— Во вторник из моей диабетической клиники пропала целая тележка с медицинскими документами. Кипа бумаг — и все провалились в какую-то административную черную дыру.