Разгадай мою смерть

Это признание профессора стало для меня джинном, вырвавшимся из бутылки. Оказывается, я поняла его совсем неправильно. Он все-таки грезил о славе, но только о той, лучи которой освещали бы его за лекционной кафедрой уважаемых университетов, а не перед объективами телекамер. Профессор Розен жаждал похвал, но исключительно от коллег.

Я сидела на некотором расстоянии от него, однако в разговоре он все равно откидывался назад, как будто находился в ограниченном пространстве.

— В ответе, присланном мне по электронной почте, вы, кажется, намекали на некую связь между смертью вашей сестры и моим экспериментом.

Профессор назвал эксперимент «своим», и я вспомнила, что в телеинтервью он говорил «моя хромосома». Прежде я не догадывалась, как сильно он отождествляет себя с проведением эксперимента.

Профессор повернул голову и теперь смотрел не на меня, а на собственное полупрозрачное отражение в стеклянной стене.

— Поиски лекарства от муковисцидоза — дело всей моей жизни. Ради него я в буквальном смысле пожертвовал всем, чем дорожил, — временем, силами, даже любовью. Сами понимаете, я сделал свое открытие не для того, чтобы кто-то пострадал.

— Что побудило вас к действию?

— Умирая, я хочу знать, что сделал этот мир лучше. — Профессор посмотрел мне в глаза. — Я верю, что мое изобретение станет переломной вехой для наших потомков и приведет к тому времени, когда мы сможем вырастить поколение людей, избавленных от всех недугов. Не будет ни муковисцидоза, ни синдрома Альцгеймера, ни заболеваний двигательных нейронов, ни рака, — с жаром говорил профессор. — Мы не только уничтожим эти болезни, но и добьемся того, чтобы здоровые гены передавались из поколения в поколение. За миллионы лет эволюции природа не справилась даже с банальной простудой, не говоря уже о более серьезных хворях, а мы сможем победить их все за какие-то сто лет!

Почему ораторский пыл профессора вызывал у меня смутное беспокойство? Вероятно, потому, что любой фанатик, чем бы он ни занимался, заставляет нас отшатнуться. Я вспомнила, как профессор Розен сравнивал ученых с музыкантами, художниками и поэтами, и увидела в этом сравнении угрозу, ведь в распоряжении генетиков не слова, не краски и ноты, но клетки человеческого организма. Должно быть, профессор Розен уловил мою тревогу, хотя интерпретировал ее по-своему.

— Думаете, я преувеличиваю, мисс Хемминг? Моя хромосома уже вошла в генофонд. За свою жизнь я перескочил через миллионы лет человеческой эволюции!

* * *

Я сдала свой временный пропуск и вышла на улицу. Демонстранты по-прежнему стояли перед зданием. Их лозунги звучали громче и дружнее — протестующие подкрепились кофе из термосов. Среди них я заметила мужчину с конским хвостом. Мне стало интересно, как часто он ходит на ознакомительные семинары и провоцирует Бойкую Нэнси. Видимо, ради соблюдения законности и сохранения лица фирмы администрация «Хром-Мед» не могла распорядиться, чтобы его попросту не пускали.

Завидев меня, он пошел следом.

— Знаете, как они измеряют коэффициент интеллекта этих мышей? — спросил Хвостатый. — Опыт с лабиринтом — не единственный.

Я отрицательно покачала головой и пошла в другую сторону, но он не унимался:

— Мышей сажают в клетку и подключают к ней электрический ток. Мыши, подвергшиеся генетическому вмешательству, при повторном эксперименте проявляют страх. Их ай-кью измеряют при помощи страха.

Я ускорила шаг, однако Хвостатый не отставал.

— А еще мышей бросают в резервуар с водой. Под водой есть возвышение. Высокоинтеллектуальные мыши научаются его находить.

Я поспешила к метро, пытаясь вновь пробудить в душе недавнее ощущение восторга по поводу гениального метода лечения муковисцидоза, однако разговор с профессором Розеном и рассказы про мышей вызывали беспричинную тревогу. В голове неотвязно вертелась фраза: «Их ай-кью измеряют при помощи страха».

— Я хотела верить, что эксперимент полностью легален и никак не связан с убийством Тесс или смертью Ксавье. И все же после посещения семинара у меня вновь проснулись подозрения.

— Из-за беседы с профессором Розеном? — спрашивает мистер Райт.

— Отчасти. Я полагала, он избегает славы, так как не любит публичности, однако же профессор с явной гордостью говорил о своих лекционных турах и подчеркивал, что они состоятся в самых престижных университетах мира. Получалось, я судила о нем совершенно неверно.

— Вы стали подозревать профессора?

— Скорее, насторожилась. Раньше мне казалось, что он пришел на похороны и предложил ответить на мои вопросы, искренне соболезнуя, но теперь я уже в этом сомневалась. В сущности, большую часть жизни окружающие воспринимали профессора как «чокнутого фанатика», начиная со школы, где наверняка дразнили зубрилой, и позже в университете. А сейчас благодаря своей хромосоме он неожиданно стал едва ли не самым важным человеком и в настоящем, и в будущем. Даже если бы в ходе эксперимента что-то пошло не так, профессор вряд ли захотел бы расстаться со своим новообретенным звездным статусом.