Разгадай Москву. Десять исторических экскурсий по российской столице

В это время французские солдаты уже бодро вышагивали по Арбату, а московский градоначальник вмиг превратился в одного из тысяч москвичей, в панике и беспорядке покидавших город, устремляясь к дороге на Рязань: «Конные, пешие валили кругом, гнали коров, овец; собаки в великом множестве следовали за всеобщим побегом, и печальный их вой, чуя горе, сливался с мычанием, блеянием, ржанием», – вспоминал Ф. Ф. Вигель. Тут-то посреди людского потока и встретились вновь два главнокомандующих, призванных защищать Москву. Но разговора не получилось. Пожелав «доброго дня», что выглядело как издевательство, Кутузов сказал Ростопчину: «Могу вас уверить, что я не удалюсь от Москвы, не дав сражения». Ростопчин ничего не ответил. А что он, собственно, мог на это сказать?

Как только Ростопчин проехал заставу, раздались три пушечных выстрела. Это в Кремле французы разгоняли горстку храбрецов, засевших в арсенале и пытавшихся отстреливаться. Этот своеобразный артиллерийский салют прозвучал уже не в честь, а в память о Москве. Ростопчин расценил эти выстрелы как окончание своего градоначальства над Москвой: «Долг свой я исполнил; совесть моя безмолвствовала, так как мне не в чем было укорить себя, и ничто не тяготило моего сердца; но я был подавлен горестью и вынужден завидовать русским, погибшим на полях Бородина. Они умерли, защищая свое отечество, с оружием в руках и не были свидетелями торжества Наполеона».

Какой увидели Москву французы в первых числах сентября 1812 года? Открывшаяся перед ними фантастическая картина их поразила. Дадим слово самим участникам наполеоновского похода на Россию: «Мы вдруг увидели тысячи колоколен с золотыми куполообразными главами. Погода была великолепная, все это блестело и горело в солнечных лучах и казалось бесчисленными светящимися шарами» (месье Лабом); «Достаточно было одного солнечного луча, чтобы этот великолепный город засверкал самыми разнообразными красками. При виде Москвы путешественник останавливался восхищенный. Этот город напоминал ему чудесные описания в рассказах восточных поэтов» (граф де Сегюр).

Такой оставили Москву русские войска во главе с Кутузовым, такой оставил ее Ростопчин. Впрочем, Москва без начальника не осталась. У Первопрестольной вскоре появился новый губернатор, назначенный Наполеоном маршал Мортье, а главный интендант Жан Батист Бартелеми де Лесепс. Он Россию хорошо знал, так как до начала войны десять лет жил в Петербурге в качестве дипломата. Не остались москвичи и без афишек, к которым так привыкли при Ростопчине, – первое наполеоновское обращение к горожанам появилось уже 2 сентября. В нем москвичей призывали, «ничего не страшась, объявлять, где хранится провиант и фураж».

Интендант в своем «Провозглашении» к горожанам (на французском и русском языке) предложил им без страха вернуться в Москву, а крестьянам – вернуться в свои избы. Половина текста – это рассказ о торговле, разрешенной в Москве, и предпринятых французскими властями мерах по защите обозов: «Жители города и деревень, и вы, работники и мастеровые, какой бы вы нации ни были, вас взывается исполнять отеческие намерения Его Величества Императора и Короля и способствовать с ним к общему благополучию. Несите к его стопам почтение и доверие и не медлите соединиться с нами».

Большое впечатление произвел на французских солдат и дворец на Лубянке, во дворе которого за несколько часов до этого произошло убийство Верещагина. «Дворец губернатора был довольно велик и совершенно европейской конструкции. В глубине входа помещались справа две прекраснейших лестницы; они сходят в бельэтаж, где имеется большой зал, с овальным столом посередине; в глубине висит большая картина, изображающая русского императора Александра на коне.

Дворец Ростопчина, конец XIX века

Позади дворца – обширный двор, окруженный зданиями, предназначенными для прислуги», – вспоминал сержант полка фузилеров-гренадеров Молодой гвардии Адриен Жан Батист Франсуа Бургонь. Он прошел все наполеоновские вой ны начиная с 1805 года, когда был зачислен в корпус легкой пехоты императорской армии. Участвовал в польской, австрийской, испанской кампаниях, получил ранение в сражении при Прейсиш-Эйлау, но самые незабываемые впечатления остались у Бургоня от русской кампании. Ему повезло остаться в живых во время Бородинского сражения, но судьба преподнесла Бургоню не менее тяжелое испытание – он оказался в самом пекле огромного московского пожара. Как и многие его однополчане, сержант мог бы погибнуть в огне, но выжил – для того, чтобы написать яркие, интереснейшие воспоминания о своем пребывании в России в 1812 году. Мемуары Бургоня были опубликованы в 1898 году в Санкт-Петербурге.

Сержант пишет: «Мы расположили наш пост под главными воротами дворца, где направо находилась комната, довольно обширная для помещения караула и нескольких пленных русских офицеров, которых привели к нам, найдя их в городе. Что касается первых офицеров, приведенных нами вплоть до Москвы, то мы всех их по приказанию начальства оставили у входа в город».