Ценнейшим источником для потомков является «Записка» бывшего следственного пристава Прокофия Вороненко, написанная им в 1836 году. Этот чиновник привлекался Ростопчиным к организации московских пожаров 2 сентября 1812 года. Вот что он сообщает: «2-го сентября в 5 час. пополуночи он же (Ростопчин. –
В 1912 году увидели свет мемуары дочери Ростопчина, Натальи Федоровны Нарышкиной, из которых следует, что в ночь с 1 на 2 сентября 1812 года в доме генерал-губернатора состоялось секретное совещание с участием полицейских чиновников, получивших «точные инструкции о зданиях и кварталах, которые следовало обратить в пепел сразу же, как только пройдут наши войска: они обещали все выполнить и сдержать слово». Среди участников совещания Нарышкина называет все того же Вороненко и еще нескольких ремесленников, один из которых позднее был расстрелян оккупантами.
Огонь ненависти к французам бушевал в душе градоначальника Ростопчина и, разгоревшись до невообразимых размеров, перекинулся на всю несчастную Москву. Ненависть к врагу – качество хорошее, особенно если война идет на родной земле. Вопрос только в том, каким образом и в чем она должна воплощаться. У Ростопчина она воплотилась в принцип: «Так не доставайся же ты никому!»
Итак, Москву запалили уже в тот же день, как французы вошли в нее. Не успели французские генералы занять лучшие дома на Тверской улице и заняться переименованием городских площадей, как над многими районами появились клубы дыма. Прежде всего загорелись склады с провиантом – на Никольской, Варварке, около Каменного и Яузского мостов, в Китай-городе, на Покровке и Солянке, в Лефортове…
Действующей силой пожара стали поджигатели Ростопчина и ураганный силы ветер. Поджог Москвы осуществлялся системно. И запалили город не бродяги, как их называет французский император. Бродяги вряд ли способны были на столь организованную, одновременную и слаженную работу. Поджигали Москву дворяне, агенты полиции, ремесленники, священники, переодетые в простолюдинов, нацепившие на себя парики и бороды, веером рассеявшиеся по Москве. Одни распространяли огонь факелами и пиками, вымазанными смолой, другие закладывали в печках оставленных домов гранаты, взрывавшиеся, когда французы пытались развести в них огонь.
Ростопчин позаботился и о поджоге домов своих близких. Так, он приказал спалить дом Протасовых, родственников своей жены: «У барышень Протасовых был в Москве дом на Пречистенке; в 1812 году оставался в нем дворник, который хотел беречь его вопреки неприятеля; раз ночью, когда он караулил его, он увидал верхового, который, поравнявшись с домом Протасовых, выстрелил из пистолета; дом загорелся, дворник принялся кричать, но верховой сказал ему: “Молчи, это приказал Федор Васильевич”. Дворник пошел с этим известием к барышням, уверяя их, что дом, верно, прежде еще был чем-нибудь намазан, что так легко загорелся от выстрела. Он сгорел со всем, что в нем было», – рассказывала современница. Русские и французы поменялись местами: первые хотели город уничтожить, вторые – спасти. И когда поджигателей ловили разъяренные французы, то зачастую убивали прямо на месте. Монахиням Страстного монастыря (также разоренного французами), не сумевшим эвакуироваться, еще долго снился Тверской бульвар, увешанный телами пойманных французами русских поджигателей.
Раненые русские солдаты, для эвакуации которых не хватило ни подвод, ни времени, были обречены на гибель вместе со всей Москвой: многие из них погибли, так и не сумев выбраться из охваченных огнем домов. Других же просто выкидывали на улицу, освобождая место для раненых французов. Оккупанты не скрывали правды о происходящих в Москве событиях, объявляя новости дня в наполеоновских бюллетенях. Так, в бюллетене № 19 от 16 сентября объявлялось о том, что «совершеннейшее безначалие царствовало в городе; пьяные колодники бегали по улицам и бросали огонь повсюду. Губернатор Ростопчин велел выслать всех купцов и торгующих, посредством которых можно бы было восстановить порядок. Более четырехсот французов и немцев задержаны по его приказанию. Наконец, он велел выслать пожарную команду и трубы. Тридцать тысяч раненых или больных русских находятся в госпиталях, оставленные без помощи и пищи».