Разгадай Москву. Десять исторических экскурсий по российской столице

В Москву ее генерал-губернатор вернулся из Владимира 24 октября и стал, насколько это было возможным, восстанавливать порядок в городе. Поселился он в своем дворце – разграбленном, но не сожженном, его официальная резиденция на Тверской улице сильно пострадала от пожара. На Большую Лубянку стекались пережившие французскую оккупацию москвичи со своими просьбами и челобитными. Поначалу необходимо было их накормить и обогреть, по сведениям Ростопчина, в Москве к его приезду находилось до полутора тысяч человек «из бедного состояния народа в величайшей нужде: они были помещены по квартирам, одеты и кормлены в продолжение целого года на счет Казны». Французы оставили в Москве и своих тяжелораненых – тысячу триста шестьдесят человек, голодных и истощенных солдат, собранных в Шереметевской больнице (ныне Институт скорой помощи им. Склифосовского. – А.В.). Их тоже надо было откармливать и лечить.

А еще надо было похоронить убитых и падший скот, предпринять меры к недопущению распространения эпидемий, к борьбе с мародерами. Была и еще одна задача – приструнить распустившихся без присмотра крестьян, тащивших что плохо лежало из разграбленных французами домов. Таких во все времена хватает. И ведь помногу брали – накладывали доверху чужим добром целые телеги.

Следовало также наладить продовольственное снабжение армии. На Старой площади и в Охотном ряду открылись первые рынки, где продавали мясо, муку, сапоги… По заключению специальной комиссии, убытки, причиненные пожаром и военными действиями в Московской губернии, составили 321 миллион рублей.

В ноябре из Ярославля в Москву вернулась и семья генерал-губернатора. Его дочь Наталья Нарышкина, мемуаров которой мы уже касались, вспоминала, как въезжала в город по дороге, пролегавшей по нынешнему проспекту Мира. «Увы, что за зрелище представилось со всех сторон нашим взорам. Обломки печей, полуобвалившиеся стены, длинный ряд опустелых и обгорелых внутри домов; мрачные напоминания былого величия угрюмо выделялись на фоне белого снега. Всюду чувствовался запах гари, местами движение затруднялось обломками, загромождавшими улицы, по временам раздавался треск обвалившейся стены или лай собаки, сторожившей шалаш, поставленный на месте какого-нибудь великолепного дворца. Меня все более охватывал ужас при виде такого разорения по мере того, как мы подвигались по этой безлюдной пустыне, походившей на обширное кладбище, наполненное надгробными памятниками. Несмотря на то, что за несколько дней до нашего приезда нам расчистили путь среди обломков и что верховые освещали дорогу, мы могли продвигаться только шагом и употребили целый час, чтобы выбраться из этих мрачных мест. Наконец, мы достигли центра города, и тут нашим взорам представилась более отрадная картина: нам стали попадаться пешеходы и даже изредка экипажи. Лубянка, улица, на которой мы жили, была освещена, как всегда. Все дома на ней сохранились в целости, а наш дом предстал перед нами таким, каким мы его оставили и великолепно освещенным; во дворе стояло множество экипажей».

Ростопчин занимался решением самых разных вопросов: контроль за «нежелательными элементами», размещение возвращающихся в Москву учреждений и расселение их чиновников, борьба с хищением денег, направляемых на лечение раненых (он вывел на чистую воду врачей Главного военного госпиталя, клавших часть денег себе в карман), забота о французских военнопленных (их набралось до тысячи), расследование деятельности коллаборационистов (служивших в «новой», французской администрации), изъятие французского оружия у населения, поиск жилья для возвращающихся москвичей, оставшихся без крыши над головой (к середине 1813 года в Москву вернулось до 200 тысяч человек, то есть в шестьдесят раз больше, чем было при французах), помощь купечеству в восстановлении торговли и прочее.

Но основной задачей все же было восстановление сгоревшей Москвы (кстати, собственный дом Ростопчина остался цел и невредим).

Вид Большой Лубянки. Художник Г. Ф. Барановский, 1848. Фрагмент