Разгаданный секрет

Цех боролся с трудностями, боролся за новое производство, за свое существование.

Леонида Николаевича часто спрашивали в дирекции:

- Ну как, налаживается?

- Пока еще трудно сказать, - осторожно отвечал Кушников.

Цех все еще не давал никакой продукции. И нелегко было понять, существует ли действительно такой участок производства или это одна видимость?

Причуды и капризы

В цех пришло солидное пополнение - первая группа выпускников специальной школы фабзавуча. Это были уже люди с повадками настоящих работников, с пониманием значения собственной профессии, хотя каждому из них не стукнуло еще и полных семнадцати.

- Фамилия? - спрашивал Михаил Пахомович.

- Дунец. Виктор Дунец, - бойко отрапортовал быстроглазый мальчуган, явно не знающий, куда девать свои длинные, беспокойные руки.

- Специальность?

- Слесарь-лекальщик, - ответил он с достоинством.

- Фамилия?

- Алексей Ватутин.

- Специальность?

- Слесарь-лекальщик.

И так каждый произносил значительно: «слесарь-лекальщик». Это значит - их учили самым тонким приемам работы по металлу, обращению с точными инструментами. Специалисты! Они и посматривали на остальную молодежь из «дворового цеха» несколько свысока.

Но едва им пришлось сесть за общий верстак, как настроение их резко изменилось. Правда, они знали кое-что из лекального дела, им не надо было объяснять многие азбучные истины. Но плитки… Плитки привели их в смущение. Никто и понятия еще не имел ни в какой школе о том, что увидели они тут, в цехе нового завода.

- Товарищи лекальщики! - обратился к новичкам Михаил Пахомович, тая в усах усмешку. - Вам предоставляется возможность пополнить у нас свое образование, немного подучиться…

Выпускники переглянулись: ну и попали! Столько они уже учились, мечтали, что вот сейчас они придут, возьмутся за работу, будут двигать производство, как им говорили. А тут, оказывается, опять грызи гранит науки!

- Сколько же нам еще? - деловито справился Виктор Дунец.

- Кто как сумеет, - обнадежил Пахомыч. - У нас определенного курса нет.

И вот они сидят вместе с другими, «необразованными», и вместе с ними стараются так же водить рукой туда и обратно, туда и обратно, повторяя те бесконечные осторожные движения, какими так легко, казалось бы, владеют Николай Васильевич или Дмитрий Семенов. Час за часом тереть и тереть. День за днем тереть и тереть. И все время убеждаться, что ничего не умеешь делать и делаешь даже хуже, чем эти «необразованные». Нелегкое испытание для профессиональной гордости новоиспеченных лекальщиков.

Плитки вдруг обнаруживали странные причуды. Виктор Дунец и Алексей Ватутин сидели рядом. У них были одинаковые притиры, оба пользовались одинаковыми приемами движения рукой. Но у одного на поверхности плиток часто получались почему-то горбинки, у другого же, напротив, - плитки выходили с впадиной.

Они сами не замечали, как это получалось, но световая волна на оптических поверочных стеклах тотчас ловила искривление.

Но почему же все-таки у одного горбинки, а у другого впадины? Леонид Николаевич учинил по этому поводу целый научный розыск. Решительно все на рабочих местах Дунца и Ватутина подверглось доскональному исследованию: притиры, смазка, приемы движения, даже поза каждого за верстаком… Но ничего не давало хоть какого-нибудь намека. Решили, наконец, обследовать руки.

И что же оказалось? У одного руки были всегда разгорячены, у другого, напротив, холодные, как ледышки. Вообще, явление довольно обычное: люди все разные, и руки у них разные - у кого холодней, у кого горячей. Что ж тут такого? Но для доводки плиток это имело, оказывается, значение. Температура пальцев влияла на равномерное снятие микронных частиц. Если плитка чересчур разогрета, ее поверхность выходит горбом. А у холодной плитки легко появляются впадины.

- Черная магия! - удивлялся Дунец, вертя перед собой свои худые руки, будто впервые их увидел. - Ну и работка!

Или - что такое? До обеда получалось как будто ничего, довольно сносно. Но сходят ребята в столовую - и все расклеивается. Путаница в размерах, ошибки на целые микроны.

Опять расследование, и опять вывод: температурное влияние. Человек поел и разогрелся. А плитки тотчас это чувствуют. Более теплая рука, более теплое дыхание, более теплое излучение от тела. И столь незначащий как будто разогрев уже мешает правильной доводке. Кто думает о том, что вот сейчас, с обедом, он поглотил столько-то единиц тепла - калорий? Но плитки заставили в цехе задуматься и об этом.

А Семенову все эти происшествия опять назойливо напоминали: «Смотри, вот еще доказательство. Рука человека, живая, теплая рука, совсем уж не такой подходящий инструмент, чтобы двигать ею плитки по притиру. Вернее, совсем неподходящий».

Он мрачнел, пытался отогнать непрошенные мысли. С изобретением все покончено. Да и кому сейчас до этого? Цех едва дышал под тяжестью трудностей и неудач.

Неизвестно, каких еще капризов можно было ожидать от сложного, своенравного процесса. Капризы и невзгоды обрушивались вдруг.