Разгаданный секрет

Вся картина перемен в цехе приобрела для него другую окраску. Станки выполняют подавляющую часть работы. Но эта часть - наиболее простая, грубая. За верстаками подбирают только остатки. Но в этих «остатках» и заключается весь фокус доводки. Там, в погоне за последними частицами, рука наводит идеальное зеркало, решающие штрихи. И пройти эти ничтожные двадцать во-семь сотых куда трудней, чем все предыдущие «микронные версты». Там все еще властвует неповторимая нежность руки, которая держит в своих пальцах весь процесс, как на замке.

Нет, он не может с этим согласиться. Он не забыл изобретательского долга. Его станок получит нежность окончательной доводки. Должен получить.

И снова начались для Семенова дни и ночи беспокойных раздумий, поиски «секрета нежности». Снова число «двадцать восемь» дразнило воображение.

Решающий опыт

Они заперлись в отдельной угловой комнате, рядом с цехом, и колдовали там с утра до вечера над станком - Дмитрий Семенов и Алексей Ватутин.

Началось с того, что Ватутин подошел однажды в заводском саду к одиноко сидевшему на скамейке изобретателю и, поправив для значительности очки, неожиданно проговорил:

- А что, если станок проверить как следует? По всем швам…

Семенов с удивлением взглянул на молодого слесаря. Вот уж не ожидал именно от него такого предложения!

Алексей Ватутин уже вырос за это время из разряда просто способных пареньков. Он вошел в тот круг цеховых людей, в ряды лекальщиков, про которых на заводе говорят: «О, этот - чистокровный!» Его уменье тонко рассчитывать и отделывать любую фигурную деталь стало широко известным. Плитки, выходящие из-под рук Ватутина, отличались безупречным зеркалом. «Хотите на заказ? Сниму один микрон», - предлагал он в шутку. Брал плитку и, не отрываясь, сразу, за несколько движений, без всяких поправок, снимал ровно один микрон. «Хотите полмикрона?» - и снимал опять сразу точно пять десятых. «У меня такая чувствительность в пальцах», - объяснял он непосвященным. А на самом- деле это был строгий расчет, анализ всех составных элементов: и качества притира, и дозы смазки, и количества движений, и нажима на плитку рукой. «Второй Кушников», - говорил о своем приятеле Виктор Дунец.

Алексей Ватутин не работал па семеновском станке. Он по-своему любил верстак, любил творить именно рукой тонкое художество окончательной доводки. Охота за последними дольками микрона его страстно увлекала. Но он знал станок, обшаривал его не раз, просто так, из любопытства. И всегда с улыбочкой, будто хотел сказать: «А все-таки до руки-то не хватает!»

«Вот такой-то мне сейчас и нужен, дотошный критик», - подумал Семенов и ответил:

- Попробуем.

И они с Ватутиным быстро договорились.

- Опять эксперименты? - возразили в дирекции. - Ну, знаете ли…

Многие действительно примирились с тем, что станок исчерпал свои возможности: позволил механизировать три четверти процесса, ну и хорошо. А что там немножко доделывают рукой - беда небольшая. Не одни плитки так. Немало деталей на производстве приходится вот так же после всех станков «причесывать» еще вручную, чтобы навести окончательный глянец. Чего же тут и со станком зря мудрить!

А какой довод мог выставить сейчас Семенов? Раньше, когда он добивался проведения опытов, у него была определенная идея, реальный проект, разрисованный на бумаге. А теперь что? Одно желание еще раз что-то попробовать, смутная надежда. Он говорил:

- Возможно, придется исследовать режим работы.

Исследовать режим! Это звучало расплывчато, неубедительно.

Не было Леонида Николаевича с его вежливой «пробивной силой». Леонид Николаевич уехал в Ленинград, на «Красный инструментальщик», развивать там производство плиток. Новый начальник цеха, Михаил Пахомович Демидов, должен был один обивать официальные пороги. Добрый, миролюбивый Пахомыч! Он возвращался в цех иногда с таким лицом, что Семенов спрашивал:

- Что случилось?

- Ничего особенного, - бурчал Пахомыч. - Пришлось поспорить.

В конце концов он все же переспорил. Ему разрешили провести в цехе еще один эксперимент. Но разрешили в виде уступки: пусть там раз навсегда убедятся, что окончательная доводка станку не по зубам.

Узнав об этом, Семенов только молча покривился. Он понял, что ему предоставляется последняя возможность приспособить станок к окончательной доводке.

С тех пор он и затворился с Ватутиным в угловой комнате, водворив туда станок. Никто больше в комнату не допускался. Даже Виктор Дунец должен был спасовать перед закрытой дверью, несмотря на всю силу приятельских отношений.

Здесь, в этой комнате, предстояло совершить такое тонкое, до мелочей, расследование, что надо было отгородить его, изолировать от всех посторонних влияний. «Опыт в чистом виде», - назвал Семенов. Несмотря на летнее время, окна были наглухо закупорены, чтобы не проникала пыль. Светлые шторы - от солнца.