Разгаданный секрет

Они решили исследовать именно режим работы на станке. Постараться найти условия, при которых можно получить самую высокую точность. И продвигаться по порядку, от элемента к элементу - давление поплавка, обработка поверхности притиров, форма притиров… Каждый раз брать что-нибудь одно и не двигаться дальше, пока не станет ясно, как же это влияет на точность.

- Ну, начнем, пожалуй, - неловко пошутил Семенов, стараясь скрыть волнение, и, нагнувшись над тетрадью испытаний, проставил первую отметку: «5 июля. Давление верхнего притира».

Началась упорная, напряженная и вместе с тем почти неслышная, невидная борьба. Борьба за точность. Борьба, разгорающаяся в мире ничтожно малых величин.

«6 июля. Давление верхнего притира».

«7 июля. Давление верхнего притира».

«10 июля. Давление верхнего притира»…

Изо дня в день. Опыт за опытом. Продвижение микроскопическими шажками. То какой-то застой, возврат к началу - и снова попытки продвинуться. Каждое новое условие проверяется в работе, на плитках: даст ли это возможность перешагнуть через барьер в двадцать восемь сотых микрона? «0,28» - написано жирно красным карандашом на обложке тетради, как главная тема испытаний, как задача.

Но вот запись:

«21 июля. Давление верхнего притира. Давление установлено в 1,4 килограмма. Точность обработки - 0,31 микрона».

Не 0,40, как было вначале, а 0,31.

Ватутин поднял усталое лицо от зеркальной глади притира и проговорил:

- Девять сотых, кажется, отвоевали.

Девять сотых микрона за полмесяца. Первый скачок через барьер.

До нужной цели, до точности первого класса, оставалось все же достаточно: девятнадцать сотых.

Потом начались записи: «жесткость притира», «жесткость притира»… Дни перевалили уже в август. Только на четвертом числе появились долгожданные слова:

«4 августа. Притир взят наибольшей жесткости. Точность обработки - 0,25 микрона».

Еще шесть сотых захвачены в упорной борьбе.

До цели остается тринадцать сотых. Но эти тринадцать не хотели никак поддаваться. По тетради нервно царапал семеновский карандаш: «Результатов не дало», «Результатов не дало»… И через несколько дней опять тот же вывод: «Расчет не подтвердился».

Все словно замерло на точности в 0,25. А надо было 0,12 микрона - непременное требование первого класса. Упрямый, неодолимый остаток в тринадцать сотых. «Я не суеверный, - говорил Ватутин, - но тринадцать - роковое число».

А календарь отсчитывал неумолимо: вторая неделя августа, третья неделя… В эти дни неудач, сомнений и тревог Семенов вполне мог оценить характер своего помощника. Ватутин только ожесточался в сети трудностей, весь как-то подбираясь, и, пригнувшись еще ближе к станку, к его притирам, остро, колюче всматривался в работу. Вот она, выдержка лекальщика!

На третьей неделе бесплодных поисков вдруг наметился какой-то сдвиг с мертвой точки. Робкий, едва ощутимый. Они изменили немного дозу смазки, и световая волна на поверочных стеклах стала не очень уверенно, но все-таки отмечать выигрыш в две - три сотых микрона.

Семенов поставил в тетрадке только две сотых: для верности. Можно считать, до цели остается одиннадцать. Только одиннадцать шажков в сотую долю микрона.

Но чем дальше, тем двигаться труднее - слишком уж тонкая началась материя. «Хоть на молекулы считай!» - едко усмехался Ватутин.

Но нельзя останавливаться. Надо двигаться вперед, во чтобы то ни стало вперед, к цели, пока хоть что-то самое малое удалось опять нащупать и пока это малое не ускользнуло.

Сама природа будто восстала против них, стремясь сорвать опыты. В тетрадке беспрерывная запись: «Наружная температура +32°, +33°». И так каждый день в самые решающие недели. Атмосфера в комнате становилась такой, что и плитки и приборы, чувствительные к температуре, начинали фальшивить. А какой же может быть тогда разговор о сотых долях микрона!

Приостановить опыты? Но тогда все пойдет насмарку н все придется потом начинать сначала.

Семенов и Ватутин ходили в палатки, торгующие мороженым, просили уступить им кусочки сухого льда. А затем спешили на завод и раскладывали их по комнате, вокруг станка. Маленькие дымящиеся айсберги хоть на короткие часы насыщали воздух легкой, прозрачной свежестью. Точность опытов в самые решающие дни была спасена.

Испытание продолжалось.

«27 августа. Новый способ перекладывания плиток. Через двадцать ходов плитки перекладываются в другие гнезда через одну. Точность - 0,18».

До цели остается всего шесть сотых.

«2 сентября. Новый способ перекладывания. Точность - 0,16».

Остается четыре сотых. Четыре сотых микрона! Еще усилие…

Семенов чувствует: наступает предел. Каждый нерв натянут, как струна. Струна может лопнуть. Но он думает не о себе, он думает о товарище: как Ватутин? Дотянет ли? Выдержит ли напряжение бесконечной мелкой ловли невидимых частиц?

Алексей крепится, молчит, но все чаще снимает очки и, болезненно щурясь, протирает их подолгу платочком, будто этим хочет восстановить уставшее зрение. В ответ на беспокойный взгляд Семенова он тихо говорит осипшим голосом:

- Попробуем еще раз, - и снова утыкается в станок.