Разгадка тайны Стоунхенджа

Единственное погожее утро выпало 20 июня, накануне дня летнего солнцестояния, и телевизионщики решили «на случай, если завтра погода испортится», снять, как Солнце восходит почти точно над Пяточным камнем. Объектив камеры поймал черный силуэт камня на фоне светлеющего горизонта, восходящее за ним Солнце и… ворону. Эта зловещая птица народных сказаний влетела в поле зрения камеры как раз в решающий момент и уселась именно там, где без нее можно было бы вполне обойтись — на верхушке Пяточного камня; звуки, которые испускал при этом оператор, были вполне доисторическими.

В самый же знаменательный день 21 июня Солнце должно было взойти в 4 часа 59 минут по английскому летнему времени, но телевизионная группа заняла свои места задолго до этого момента — так же, как десятки любителей редких зрелищ, ученые, студенты, друиды, разные пестрые личности, вроде меня, и полицейские. Полицейских было много, так как по слухам здесь на заре намечалась схватка между молодежными шайками «Рокеров» и «Модов». Камни были окружены изгородью из колючей проволоки, а вдоль сарсенового кольца расположились военные полицейские, сельские констебли и полицейские собаки. Впрочем, до схватки дело не дошло. Правда, четыре длинноволосых «рокера» примчались на ревущих мотоциклах, но их противники вообще не явились.

Магический миг приближался, и друиды приступили к своим обрядам. Им разрешено было пройти за колючую проволоку и исполнить жалкую, выдуманную ритуальную церемонию среди камней, которые, вероятнее всего, были уже окутаны туманом забвения и тайны, когда в Британию явились настоящие друиды — жрецы, наставники, целители, ритуальные убийцы. Это было нелепое, трогательное в своей бессмысленности представление. В сумраке играл арфист, кучка фигур в белых одеяниях поклонилась Пяточному камню и прошла торжественным шагом, размахивая дубовыми ветками и кадильницами и что-то нараспев бормоча. Небо тем временем посерело.

Точно в 4 часа 59 минут, не запоздав ни на секунду, почтенный старший друид возгласил: «Взойди, о Солнце!» «О Солнце», вероятно, так и сделало, в чем меня уверили астрономические расчеты, но прямых доказательств тому не было. Просто серое небо стало еще более серым и полил холодный дождь, не разбирая, кто здесь друид, а кто кинооператор.

Что касается лунного затмения, то оно тоже произошло точно по расписанию 25 июня, в 2 часа ночи, — за завесой тумана, хотя и не совсем непрозрачного.

После всех этих треволнений, связанных с попыткой присутствовать при событиях дня летнего солнцестояния, я еще раз побывал в Стоунхендже и постоял возле древних камней, погрузившись в размышления. Многое из того, что я думал, до меня на протяжении веков уже думали другие, и они записывали свои мысли.

Для «совершенного джентльмена Возрождения» сэра Филипа Сиднея Стоунхендж был абсолютной и непонятной тайной:

Близ Уилтона камней прекрасна груда,
Но этот хаос глаз не в силах счесть,
Не постигает разум, кто принесть
Их мог в сей край равнинный, и откуда…

Другого елизаветинского поэта, Сэмюэла Дэниэла, Стоунхендж привел в гораздо более философское настроение. В его дидактической поэме «Музофил» главный герой обращается к своему другу Филокосму со следующей убедительной речью:

Где имя обретет себе приют?
В гробнице пышной? В крепких стенах склепа?
Но предков прах их камни предают,
И смертным уповать на них нелепо.

Ужель надеешься, что честь твою

Они сумеют уберечь вернее?
И память о тебе надменность их
Не сохранит, но о себе — утратит…
…………………..
О чем же дивный монумент гласит
Под Уилтоном, не тронутый веками?
Нам строй немой камней не объяснит,
Когда, и как, и чьими он руками,
Во имя славы чьей воздвигнут был…

Поэту-лауреату XVIII века, любителю старины Томасу Уортону Стоунхендж представлялся многогранной загадкой. Он посвятил ему следующий сонет: