В кругах британских археологов теория Хокинса вызвала скорее раздражение. Как мог какой-то американец, пусть и учившийся в Ноттингемском и Манчестерском университетах, самонадеянно заявить, что раскрыл тайну Стоунхенджа с той же легкостью, с какой на досуге решают шахматный этюд? Чтобы указать выскочке его место, они предложили известному британскому ученому Фреду Хойлу (1915-2001), профессору астрономии Кембриджского университета, проанализировать эту экстравагантную гипотезу.
Вот как описывал научные заслуги Хойла российский астроном Владимир Сурдин (цитируется по журналу «Знание – сила»): «Буквально за несколько лет Фред Хойл стал одним из ведущих теоретиков: он создал теорию гравитационной фрагментации разреженного вещества, объясняющую рождение звезд и галактик, а также интенсивно разрабатывал стационарную модель Вселенной. Совместно с Мартином Шварцшильдом он изучил заключительные этапы эволюции звезд. Разрабатывал теории различных процессов, происходящих в звездах… Для астрофизики каждая из его работ была пионерской и очень важной… Карьера Хойла выглядит весьма успешной, не было разве что Нобелевской премии».
Хойл был невероятно разносторонним человеком. «Астрофизик, писатель, администратор, драматург, в молодости – вундеркинд, в старости – затворник; невероятно плодовит на идеи, статьи и книги, но безразличен к публичной славе». В то же время за любовь к необычным теориям его называли «самой белой из всех белых ворон». Он был, например, ярым поборником теории панспермии – заселения планет органическим веществом из космоса. А его гипотеза о космическом происхождении эпидемий гриппа! Хойл подверг критике даже идеи дарвинизма, на что в науке отваживаются лишь маргиналы. Между тем, проанализировав теорию эволюции, он убедился, что «ее скорость слишком мала, чтобы за несколько миллиардов лет создать совершенство жизни».
И не случайно, что именно ему предложили проверить странноватую гипотезу об «астрономических познаниях жителей Древней Британии». Итогом размышлений стала появившаяся в 1966 году работа под названием «Стоунхендж – неолитическая обсерватория».
По утверждению Хойла, не может быть сомнений в том, что 56 лунок Обри выполняли те же функции, что и настоящий компьютер, пусть это и оспаривают археологи. Очевидно, строители Стоунхенджа обладали знаниями о приблизительном количестве дней в году, количестве дней в месяце и лунном цикле, который длится 18,61 года.
Этого блестящего ученого не устроило в гипотезе Хокинса другое. Она предсказывала только часть затмений. Возникал вопрос: что делать с затмениями, которые наблюдались, но не могли быть предсказаны жрецами-астрономами?
И тогда Хойл предложил, как следовало бы использовать те же лунки Обри, чтобы прогнозы стали гораздо точнее. Что, если круг Обри представлял собой саму эклиптику – тот воображаемый круг небесной сферы, по которому происходит видимое годичное движение Солнца? «Это была довольно новаторская идея, вполне в духе порой нестандартного подхода Хойла к космологическим проблемам», – пишет Питер Браун. Но как такая модель действовала на практике?
В своих расчетах Хойл использовал всего три маркера, которые обозначали Солнце, Луну и один из лунных «узлов» (это точка пересечения Луны с плоскостью земной орбиты; иными словами, это позиция Луны, спроектированная на эклиптику). Оказалось, что подобная, предельно простая модель была еще точнее, чем построения Хокинса. Она позволяла даже предсказывать точную дату лунного затмения.
Если известно, как передвигать эти маркеры, чтобы они отражали фактическое движение Солнца и Луны, то можно предсказать практически любое затмение. Это удастся даже несмотря на то, что лишь половина из них будет видна из точки, где находится наблюдатель.
Вот только манипулировать камешками стало теперь сложнее. Так, камешек-маркер, обозначавший Солнце, надо было переставлять на одну лунку вперед каждые тринадцать дней, лунный маркер – каждый день на две лунки вперед. Камешек же, обозначавший лунный «узел», жрец вынимал из лунки всего три раза в год – зато передвигал его сразу на четырнадцать лунок вперед.
Изложенные в журнале «Nature» идеи Фрэда Хойла привлекли к себе почти такое же внимание, как и работы Хокинса. В передовой статье в том же номере они назывались «захватывающими», и не только из-за их оригинальности, но и из-за чистой практичности. В весьма убедительной манере Хойл показал, что Стоунхендж мог использоваться как неолитическая обсерватория.
Вполне вероятно, что на протяжении многих тысячелетий люди, жившие в эпохи верхнего палеолита и мезолита, наблюдали за движением Луны, подмечая все его особенности и передавая из поколения в поколение открывшиеся им секреты. «Возможно, Луна уже в то время начинает ассоциироваться с Землей, с Великой Матерью, поскольку она, Луна, – ночное светило, ежедневно побеждаемое Солнцем и еженощно замещающая его после вечернего заката», – замечает об этом пристрастии людей каменного века российский историк Андрей Зубов.