Разглашению не подлежит. Осьминожка. Полковник Сун

Спустя три минуты они стояли на ступенях отеля, их обступали высокие дорические колонны. Площадь Конституции была залита ярким светом: на противоположной стороне площади за рядами деревьев — конторы авиакомпании Би-И-Эй, «Олимпик Эрлайнз» и Ти-Дабл-Ю-Эт, справа — «Америкэн Экспресс», слева — мягко подсвеченный монумент Неизвестному солдату. Бонд вспомнил слова Ариадны о том, что Греция постепенно теряет свой неповторимый колорит. Через каких-нибудь тридцать лет, а то и раньше, размышлял он, здесь воцарится одна культура; от Лос-Анджелеса до Иерусалима, а к тому времени, может, и до Калькутты, на три четверти света, раскинется единый, прерванный лишь Атлантическим океаном, комплекс суперразвязок, киосков с хот-догами и неоновых реклам. Там, где жили когда-то американцы, британцы, французы, итальянцы или греки, будут жить граждане Запада, в равной степени благополучные, в равной степени мучимые комплексом вины и различными неврозами, в равной степени подверженные алкоголизму и тяге к самоубийству; одинаковые во всем. Но так ли уж все безнадежно? — спрашивал себя Бонд. Даже в самом худшем варианте это не шло ни в какое сравнение с тем, что мог предложить Восток, где рабство процветало не само по себе, а сознательно и безраздельно насаждалось государством. По-прежнему оставались две стороны — сомнительное и далеко не очевидное добро и безусловное и совершенное в своей законченности зло.

Облаченный в серую униформу швейцар дунул в свисток, и к тротуару подкатило ничем с виду не примечательное такси. Бонд взял Ариадну под руку, рука была напряжена, кожа отдавала приятной прохладой. Ариадна что-то быстро сказала шоферу — пожилому, с брюшком греку, в облике которого также не было ничего подозрительного — и они тронулись.

Ариадна изучала профиль Бонда. Как всегда инструкции ее начальников сводились лишь к самому необходимому. На этот раз ей только велели заставить англичанина пойти с ней в указанный район, где операцию продолжат другие люди. Официально дальнейшая судьба Бонда ее не касалась. Однако сейчас этот вопрос все больше и больше беспокоил ее как женщину, женщину, которая умела с первого взгляда распознать мужчину, знающего толк в любви. Бонд был таким мужчиной. В том, что и он находил ее желанной, Ариадна не сомневалась. Но будучи всецело преданной своему делу, она даже не допускала и мысли о том, чтобы ослушаться приказа, то есть позволить Бонду привести ее к себе в номер и сделать с ней все, что ему захочется. Она могла только страстно мечтать о том, чтобы это было возможно. Его рот создан для того, чтобы осыпать ее неистовыми поцелуями, а не искажаться предсмертной агонией; его руки существовали для того, чтобы ласкать ее тело, а не быть растоптанными сапогом истязателя. Эти картины так живо стояли перед ее глазами, что, пока они медленно приближались к подножью Акрополя, она едва могла вымолвить хоть слово.

Сидевший рядом с ней Бонд ошибочно считал, что это ее молчание было вызвано напряжением. Он уже начал строить догадки, как станут развиваться события. На каждом перекрестке он ждал, что шофер неожиданно прибавит газ и свернет в какой-нибудь темный переулок, где их уже ждут. Он машинально прикидывал, какие контрмеры ему удастся предпринять, как вдруг с тошнотой вспомнил, что ничего этого не нужно, и что сегодняшнее похищение было не опасностью, которую следует избежать, а целью, к которой необходимо стремиться. Вдруг улица стала шире, тени отступили, и такси, замедляя ход, поползло к вершине холма, где мерцали огни ресторана под открытым небом. Водитель затормозил, выключил двигатель и стал спокойно ждать, пока с ним расплатятся.

Отдавая деньги шоферу Бонд хладнокровно рассудил, что будет вести себя так, как будто это была обыкновенная встреча английского визитера с очаровательной гречанкой, которой не терпится развлечь гостя. Когда они подходили к узкой лесенке, ведущей к ресторану, их плечи на мгновение соприкоснулись. Бонд обнял Ариадну за талию и прошептал:

— Будем наслаждаться нашим ужином. Никто не в силах нам в этом помешать.

Изогнув спину не то в волнении, не то в любовной истоме, она обернулась к нему, ее упругая грудь коснулась его руки. Было достаточно светло, и он разглядел, как в ее глазах и на губах промелькнула выражение открытого вызова. Ее рука со странной доверительностью пожала его руку.

— Никто и не помешает, — ответила она. — Никто не испортит нам ужин… Джеймс. Можно, я буду так тебя называть? А ты называй меня Ариадной, если выговоришь.

— Ариадна. Ничего сложного. Всего четыре прелестных слога.

— Настоящей Ариадне было уготовано стать женой афинского царя Тезея. Она помогла ему убить Минотавра — монстра с головой быка, обитавшего в лабиринте. Но потом Тезей уплыл, оставив ее на острове Наксос, чтобы…

— Чтобы?