Разгневанная река

— А ты разве не слышала, какую песню сложили про наши места? «Кто ушел на Уонгби и Вангзань, простись с румянцем, зеленым станешь!» Я, по правде говоря, думал, уже не поднимусь. Лихорадка замучила… У нас здесь многие страдают от нее. В моем бараке каждый день кто-нибудь помирает. Вода здесь ядовитая, от нее и болезнь.

— Не знаю, как вода, а только, как поднимешься к вам, да обступят тебя со всех сторон горы, такое чувство, будто все ходы отрезаны и ты в тупике, кажется, вовек отсюда не выберешься!

— Это верно! Отсюда только смерть вызволит, иначе никак не убежишь. — Он порылся в кармане брюк и вынул несколько кусочков цинка различной формы: круглые, квадратные и шестиугольные. — Знаешь, что это? Горняцкие деньги! У нас в Вангзане ввели. И с деньгами убежишь, а все равно подохнешь с голоду. «Кто ушел на Уонгби и Вангзань, вернется гол как сокол»… Это уж точно! Твоя жизнь здесь — собственность хозяев и надсмотрщиков, которые служат у них. Все, начиная от бараков, инструмента и кончая чашкой риса, ради которой ты работаешь, — все сдается внаем и все принадлежит компании, даже церкви, куда ходят католики. Если кто-то помирает, то и гробы сдаются внаем. У гробов этих есть дверка в торце. Донесут покойника до могилы, дверцу откроют и вывалят беднягу в яму. Покойника зароют, а гроб обратно унесут и сдадут — для следующего. Пусть будут прокляты их предки! Тех, кто умер, они сразу не списывают, подрядчик еще долго за них деньги у компании зажиливает…

— Ты живешь все там же, в бараке у подрядчика Нги?

— Да. Как американцы начали бомбить Кыаонг и Хонгай, японцы стали бояться подходить за углем, выработку уменьшили, многих рабочих поувольняли. У меня, правда, положение пока прочное, я здесь за четверых, а то и за пятерых работаю: чиню паровые молоты, вагонетки, вентиляцию, чуть что поломается, все ко мне, да еще и за склад тоже я отвечаю. Сейчас они забрали в свои руки продуктовые карточки и, если захотят, прикажут прекратить выдачу продуктов — тогда рабочему неминуемо с голоду помирать. Это, конечно, очень тормозит движение. Многие здесь сочувствуют нам, но боятся голода. Сейчас нам очень нужна партийная литература. Я вот приготовил здесь письмо, передай его Ле, и как можно быстрее. А это пакет взрывчатки.

— Ладно, я пошла. Помни, Ман, двадцатого.

— Обожди. Есть у вас там что-нибудь интересное?

— У нас говорили, будто в Европе скоро должны открыть второй фронт, немецкие фашисты фактически проиграли войну. Красная Армия полностью освободила советскую землю и теперь ведет бои на территории Восточной Европы. В освобожденных странах вспыхивают восстания, власть переходит в руки народа. Ну а здесь, у нас, японцы потерпели серьезное поражение на Тихом океане, между ними и французами идет отчаянная грызня.

— В долине японцы заняли и Кыаонг, и Хонгай, да и здесь, в Куангиене, на шахтах Уонг, у рынка Би, — всюду понаставили военных постов, на случай если французы вздумают что-нибудь выкинуть.

— На прошлой неделе американцы потопили большое пассажирское судно, погибло несколько сот человек. Что за звери! Ведь ясно видели, что судно не военное, а все равно сбросили бомбы!

— Говорят, народ зашевелился. В Фукиене, в Бакзянге, в Шонтае — всюду крестьяне дают отпор японцам, не хотят сажать их джут. Даже старики и старухи иной раз хватаются за коромысла и лупят японских солдат, им-то уж ничего не страшно! Риса остается мало, весной не избежать голода. И вообще, обстановка сейчас сложная, напряженная.

Оба замолчали. Над головами, в густой листве могучего баньяна, звонко щебетали птицы.

— У нас тоже все накалилось, точно в паровом котле, — того и гляди взорвется, только что снаружи не заметно.

— Помни, двадцатого встреча.

— Хорошо. А ты будь осторожна со взрывчаткой, дознаются — тюрьмы не миновать!

— Пошла. Ты посиди, пока я не отойду.

Они разошлись в разные стороны. Под баньяном теперь никого не было, несколько пичуг, осмелев, слетели на землю и весело прыгали под деревом.

23

Туманным вечером Куен быстро шла по дороге, ведущей из Куангиена и Уонгби. Дорога была голая, пустынная — ни одного деревца. Она тянулась то вверх, то вниз по сухой безлюдной равнине. Изредка покажется вдалеке несколько крытых соломой домов, окруженных чахлыми кустиками маниока. Природа здесь вообще какая-то жалкая, худосочная, часами можно идти по дороге — и не встретишь ни души. А попадется дурной человек, и помощи не дозовешься!

Перейдя по мосту через пересохший ручей, Куен свернула на тропинку вдоль берега и направилась в сторону голых холмов, что высились у подножия гор, едва видневшихся сквозь пелену тумана. Чем дальше она шла, тем пустыннее казалась равнина. Изредка девушка останавливалась и осматривалась, чтобы не заблудиться. Да нет, все правильно! Вот он, большой ручей!