Разгневанная река

— Ты что, с ума сошел? Если хоть немного задержусь, такой крик подымется! Как только приду, тут же надо воду согреть, чтобы им искупаться с дороги. А корм свиньям? Кто его за меня сварит?

— Тьфу! Сдохнуть можно. А ты пошли их к черту да и останься дома на один день!

— Да как же это!

Они шли по дамбе. Несмотря на шум ветра, Соан отчетливо слышала звонкий голос брата.

— Ты бы стащила у них немного риса, а то наши дома голодают.

— Попробуй стащи! Они там все как шакалы.

— Ничего-то ты не умеешь! Ведь свадьба готовится, столы небось будут ломиться от еды. Вот бы мне туда, уж я бы не растерялся! Домой придешь — все сидят голодные, целый день на одной похлебке из отрубей, а мать — та совсем почти не ест, все детям отдает. Когда разгружают рис, я не теряюсь, заберусь в вагон, пырну ножом мешок, все что-нибудь перепадет.

— Смотри, поймают — изобьют!

— Пусть сначала попробуют поймать!

Ка рассмеялся, а Соан только вздохнула. Она знала: не будь Ка, матери с ребятами давно уже нечего было бы есть. Сейчас везде только и говорят о том, что надвигается настоящий голод. Все поняли это сразу же после сбора весеннего урожая. Французы обложили крестьян дополнительным налогом, с каждого мау — по два с половиной центнера. Все и так едва-едва тянули из-за того, что пришлось пожертвовать кукурузой и бобами ради японского джута, а тут еще этот неожиданный налог. Во многих семьях после расчета с помещиком и уплаты налога риса даже на месяц не осталось! Мало-мальски зажиточным, чтобы разделаться с налогами и дотянуть до января-февраля, когда пойдут кукуруза и батат, тоже пришлось из кожи вон лезть. Почти месяц зрел на полях рис, люди едва управились с урожаем, а в селах уже голодно, точно после вражеского набега. Солдаты и чиновники из уезда ходят по полям вместе со старостой и сельской стражей, проверяют, кто сколько засевал земли, и требуют рассчитаться сполна. А когда из села Гань потянулись в уезд длинные вереницы крестьян с коромыслами на плечах, чтобы ссыпать собранный рис в казенные закрома, за ними до самой окраины шли женщины с детьми на руках, шли, обливаясь слезами…

— Да, Соан! — Ка обернулся к сестре и радостно сообщил: — Буйволица тети Дон скоро теленка принесет!

— Это же не ее буйволица, они взяли ее в аренду у Лыу, брата Кунга!

— Будто я не знаю. Лыу и его жена на всех перекрестках трубят, какие они добрые, а тетя Дон с мужем за эту буйволицу бесплатно обрабатывают им и поле и огород. Тоже брат называется! С родным братом хуже чем со скотиной обращается! Но половину теленка все равно тете должны отдать! А знаешь, ее Дау такой крепыш, я с ним нянчился тут как-то, мальчишка — прямо загляденье!

— Ну!

У Соан от холода зуб на зуб не попадал.

— Давай бегом!

— Ты только потише, а то я за тобой не поспею.

Они взялись за руки и побежали по дамбе сквозь холодную ночную темень.

От короткой встречи с братом у Соан стало веселее на душе. Даже вернувшись в поместье, она продолжала думать о Ка. Ни замечания, ни окрики хозяев и их привередливых отпрысков не трогали ее. Словно не слыша их, она продолжала делать свое дело и только иногда отвечала коротко: «Да, хорошо», а мыслями в это время была совсем не здесь. Нгует, видя, что Соан едва сдерживает улыбку и совсем не обратила внимания на выговор, который она ей сделала, с возмущением сказала брату:

— Да она стала совсем полоумная!

Приближался день свадьбы, дел было невпроворот, и прислуга сбилась с ног. Ежедневно приходили с поздравлениями десятки гостей, друзья, просто знакомые и даже крестьяне, арендующие землю у депутата. Они шли со всей округи, дожидаясь своей очереди, чтобы поздравить хозяйского сына, преподнести бутылку рисовой водки или пару куриц. На кухне чего только не готовили: и говядину, и козлятину, и свинину: ведь гостей ожидается много, и среди них — люди именитые.

Соан в эти дни ложилась не раньше полуночи. В связи с предстоящим торжеством ей сшили новую одежду, которая заодно считалась и подарком к Новому году. Увидев Соан в черных сатиновых шароварах и новой коричневой кофте, старая Ден, ходившая за скотиной, улыбнулась своим беззубым ртом и покачала головой.

А хозяйка и хозяин, несмотря на радостное событие, не переставали ссориться. Но прислуга могла только догадываться об этом, так как все перепалки происходили за закрытыми дверьми — чаще всего поздно вечером или ночью.

В семье депутата Кханя действительно было неладно. Как-то вечером после ужина мать с дочерью ушли к себе раньше, а Тыонг остался с отцом пить кофе. Кхань молча курил сигарету и потягивал коньяк, а сын, быстро покончив с кофе, принялся нервно ходить по комнате, украдкой наблюдая за отцом.

— Ты хочешь мне что-то сказать?

— Да! — Тыонг остановился и в упор посмотрел на отца. — Я хочу с тобой поговорить об одном деле.

— Хорошо, мы уже можем говорить с тобой как взрослые люди: не сегодня-завтра ты женишься. Присаживайся. Кури.

Депутат подвинул сыну серебряный портсигар. Тыонг взял сигарету, прикурил и уселся напротив отца.

— По-моему, отец, не следует смешивать твой капитал с деньгами этой… Ми Лан… из Хайфона!