Разгневанная река

Как условились, Мам выделил два отряда хорошо вооруженных партизан и бойцов самообороны и, пока демонстрация шахтеров проходила по улицам поселков, поспешил по шоссе к посту Чанг — на помощь своим. Едва они вышли на шоссе, как где-то внизу раздалась длинная автоматная очередь.

— Вперед, товарищи, бегом!

Они бросились бежать по дороге.

— Чьи это?

Вдалеке по склону холма спускалась толпа вооруженных людей.

— Может быть, это бандиты?

Мам остановился в нерешительности.

— Стой, — скомандовал он. — Рассыпаться по обеим сторонам дороги, занять позиции повыше и укрыться. Зарядить винтовки! Если это бандиты, нам отсюда удобнее вести бой.

— Подожди, надо еще хорошенько все выяснить.

— Да нет, какие же это бандиты! Это наши. Смотри, кажется, у них знамя…

— Думаешь, у бандитов нет знамен? И красных и зеленых сколько угодно!

Мам стоял рядом с командиром отделения и, прикрыв ладонью глаза от солнца, пытался рассмотреть людей на склоне холма.

— Точно, это наши! Знамена наши!

Толпа продолжала приближаться. Теперь уже ясно можно было различить нестройные ряды, у многих за плечами были винтовки. Да, ошибиться невозможно — это красные флаги Вьетминя!

Мам отдал приказание идти навстречу. Радости не было конца, люди махали руками, кепками, винтовками, смеялись, поздравляли друг друга с победой.

Ман, все еще в форме японского переводчика, шагал впереди и, как только приблизился, крикнул Маму:

— Поворачивайте обратно!

Лап, одетый как обычно, нес на плече две старые французские винтовки.

— Как у вас, закончили? — крикнул он, расплывшись в широкой улыбке.

— Закончили! А вы зачем палили, мы кинулись на выручку, думали, надо вам помочь.

— Так просто стреляли, на страх врагам! Вошли, схватили командира, на том все и кончилось. Десятка два их солдат перешли к нам.

У копей, возле линии узкоколейки, их уже ждали рабочие.-Весь район поднялся. На склонах холмов и гор у входов в штольни горели яркие полотнища знамен. Осунувшиеся лица, казалось, светились каким-то внутренним светом, все были в радостном возбуждении.

Кой встретил Мама и командира партизанского отряда, проводил их в дом на краю дороги, чтобы они могли там дождаться Ле и доложить ему обо всем. А Ле в это время обсуждал с Гай и другими руководителями новый план — как дать отпор японцам, если они вздумают привести сюда свои войска. Было предложено взорвать два крупных моста.

Мам отдыхал. Едва он успел выпить чашку чая, как снаружи послышался шум. Еле переводя дух, в дом вбежали несколько рабочих.

— В чем дело?

— «Алмаз»! «Алмаз»!

Кой вскочил с места.

— «Алмаз» из Фалая?

— Да. Судно пристало к берегу, но скоро оно должно уйти. Везет в Хонгай восемьсот мешков риса!

— Задержать! Звони сейчас же на причал, скажи ребятам, чтобы задержали его. Восемьсот мешков! Возьмите винтовки, поднимитесь на судно и обратитесь с призывом к морякам. Задержим, а там видно будет! Ни в коем случае не отпускайте их!

Кой подошел к ним:

— Ребята, я должен сейчас же бежать к своим.

Ле обрадовался.

— Да, этот рис очень пригодился бы шахтерам! Ладно, пора подумать о возвращении. Сначала отправьте бойцов. Ман пока останется на заседании Комитета восстания, надо обсудить еще кое-какие вопросы. Сегодня вечером либо завтра утром я должен уехать.

Отряд партизан вместе с бойцами самообороны и бывшими солдатами с поста составили чуть не целую сотню. Все увешанные оружием, они выстроились в колонну и двинулись по проселочной дороге к себе на опорную базу. Шахтеры провожали их до самого подножия гор.

22

Солнце палило немилосердно. Поля по берегам Лыонга кое-где уже зажелтели. Местами рис поднялся на редкость высокий, ярко-зеленый. Люди обходили эти странно яркие участки. Они догадывались, что высокий рис растет на трупах, которые, по-видимому, продолжают разлагаться.

С каждым днем зерна риса наливались соком. Взрослые и дети словно тени бродили среди полей, с жадным нетерпением разглядывая созревающие колосья. Случалось, кто-нибудь падал от слабости, уткнувшись лицом в землю, да так и оставался лежать на поле.

Пришло время, и в поле появились жнецы, их было совсем немного, на огромном поле. Жнецы устало взмахивали серпами, срезая тощие колосья, не слышно было ни смеха, ни песен, как обычно во время жатвы. Люди словно не решались разговаривать вслух. Неся тяжелые коромысла с рисом, они плелись, с трудом переставляя ноги, и часто останавливались, чтобы отдышаться.

Новый урожай вселял веру в жизнь, но, получив наконец первые пиалы с рисом, люди часто становились жертвой голода: съев несколько пиал, человек внезапно хватался за живот и валился замертво.

Постепенно жизнь возвращалась в умиравшие села. Над крышами домов, выглядывавшими из зарослей бамбука, утром и вечером поднимались струйки дыма. Казалось, тепло жизни вытесняет из проулков деревни страшный мертвящий холод, от дома к дому неслись голоса — это переговаривались соседи.