Разгневанная река

«1938 год…

Здравствуй, Куен!

Одного из наших ребят отпустили домой, с ним я и посылаю тебе это письмо. Если он не занесет сам, то найдет способ переправить его тебе. Наконец-то могу писать тебе обо всем открыто, без намеков, не опасаясь жандармских глаз. Даже растерялся: так много всего накопилось за эти годы, что и не знаю, с чего начать.

Нет слов, чтобы передать тебе, какой зверский режим они установили на острове. Особенно в первые годы нашего заключения. Страшное это было время! В любой момент каждого из нас могли убить, забить до смерти. От пыток, побоев и издевательств наши ряды быстро таяли, а на место погибших с материка привозили новых. Остров Пуло-Кондор — настоящий лагерь смерти. Увидишь моего друга — поймешь, что значит кожа да кости. И я выгляжу не лучше. Несколько раз уже думал: ну все, конец! Однажды от недоедания перестал видеть и решил, что ослеп навсегда, но ребята подкормили — каждый отрывал понемногу от своего пайка, — достали лекарства, кое-как вылечили. Но самое жуткое из всего, что мне довелось здесь узнать, — это «норы», одиночные камеры под землей. На несколько суток и даже недель сажают человека в земляной мешок, где едва можно сидеть. Полная темнота, зловоние от собственных испражнений. Когда истечет срок и заключенного выводят из «норы», он не может держаться на ногах и не может смотреть на свет. Меня поражает изощренность наших тюремщиков! Я не в состоянии понять, как может человек дойти до такого изуверства! Ведь на заключенных сейчас смотреть невозможно, они уже потеряли человеческий облик. И все-таки мы остались людьми, а наши раздобревшие, холеные палачи — хуже зверей!

Сколько раз за эти годы мы выступали против произвола тюремщиков, правда, не все с честью выходили из этого испытания, были и такие, которые предавали товарищей, надеясь таким образом спасти свою жизнь. (В конечном счете и это тоже результат изощренного варварства наших тюремщиков!) Душевное уродство, человеческая подлость проявляются в ссылке в самых удивительных формах. Кусочек мяса, комок риса подчас могут породить целую драму. И что особенно больно — тюремная жизнь ежеминутно, ежечасно убивает в людях главное — человеческое достоинство. Зато каким алмазом сверкает здесь каждый благородный поступок! В единоборстве со страшным тюремным режимом в конечном счете побеждаем мы.

С прошлого года тюремщики стали осторожнее, испугались, что в стране растет сопротивление народа, а во Франции компартия вместе с другими прогрессивными партиями активизировала свою борьбу. Как видишь, Куен, пролетарская солидарность имеет вполне конкретные и очень действенные формы!

В этом году уже отпустили нескольких наших ребят. Недавно всех нас обследовал врач на предмет досрочного освобождения по состоянию здоровья. Разумеется, освободят только тех, кого сочтут обреченными. Может случиться, что в этом году выпустят и меня. Так я слышал. Должен признаться тебе, Куен, у меня туберкулез в тяжелой форме. Не знаю, дотяну ли я до освобождения, однако духом не падаю, стараюсь держаться. Я должен жить, чтобы вернуться к вам, чтобы продолжать свое дело!

Но все может случиться, поэтому на всякий случай хочу попросить тебя кое о чем.

Во-первых, если меня не станет, будь опорой маме и замени мать Тху. Постарайся вырастить из нее настоящего человека. Трудно сказать, увидит ли она страну свободной, но моя дочь должна знать обо всей мерзости, которую несет с собой колониальное рабство, она должна иметь цель в жизни, вырасти честным, чистым человеком, которому чуждо раболепие. Я ненавижу это качество в людях больше всего. Хуже будет, если она проживет жизнь счастливую, обеспеченную, но никчемную и пустую.

Во-вторых, я хотел бы, чтобы и ты включилась в нашу работу. Когда и как, это ты решишь сама. Я понимаю, что тебе трудно, на руках у тебя старая мать и ребенок, но думаю, что найдется подходящая работа и для тебя. Во всяком случае, ты должна помогать революции. Если ради нее тебе придется пожертвовать семьей, знай, Куен, я одобряю тебя!

Вот и все. К письму прикладываю схему, на которой отмечена могила отца. Может случиться, она тебе когда-нибудь понадобится.

Ну, с наставлениями покончено, и на душе стало легче. Не подумай, что я грущу. Я счастлив, что прожил такую жизнь, что узнал высшую правду.

Пищу обо всем только тебе, маме ничего не говори, чтобы она не расстраивалась. Мужайся, милая моя сестренка, будь всегда полна бодрости и веры в будущее. Наш народ не будет вечно жить в рабстве! Нас ждут большие перемены, в этом ты скоро сама убедишься! Мы еще увидимся!

Твой Кхак»