Разгневанная земля

Когда же Франц заговорил о том, что хочет посвятить свою жизнь народу, служить истине и добру, — удивлению Каталины не было границ. Да разве в самом деле бывают в жизни такие люди, которые хотят совершить подвиг не для славы, а ради блага других, люди, не боящиеся разлуки, страданий, голода и лишений? Или этот молодой человек с длинными льняными волосами не способен ничего сделать и только говорит такие слова, какие она слышала до сих пор лишь из уст героев сказок и легенд?

А Франц всё говорил и говорил:

— Я уезжаю в Вену… Прежде я возвращался сюда каждой весной и приезжал к родителям зимой на рождество, а теперь, фрейлейн Като, сюда я больше не вернусь. Родительский дом стал для меня тюрьмой. Но когда-нибудь мы встретимся! Я говорю вам, я в это верю…

Каталина молча и сосредоточенно перебирала на ладони красные бусы. Ей трудно было понять душевный разлад, ломавший жизнь молодого барина. Трудно было поверить в искренность его признаний. В то же время она испытывала глубокое сочувствие к этому юноше, который сам, по доброй воле, уходил навсегда из дому. Матери у неё не было. Она умерла, когда Каталине исполнилось пять лет. Девушка всегда чувствовала отсутствие материнской ласки, хотя Игнац души не чаял в дочери.

— Вот и готов ваш чемодан! — сказал неожиданно появившийся кузнец.

— Как быстро! — воскликнул Франц, и в голосе его послышалось сожаление. Ему казалось, что их беседа длилась всего несколько минут.

Щедро расплатившись с кузнецом, Франц сердечно попрощался с отцом и дочерью, вскочил с непокрытой головой на лошадь и вскоре исчез, оставляя за собой облако пыли.

Теперь Каталина могла всласть отчитать Яноша.

— Ты, видно, никогда не исправишься! — закончила она свою отповедь, в которой было высказано немало горьких истин.

Янош не пытался оправдываться. Он слушал молча, быстро работая резцом. Можно было подумать, что чутора, которую он вырезал, была сейчас для него важнее всего на свете.

Каталину это тронуло.

— Хорошо, что господин Франц оказался совсем не таким, как его отец! — И Каталина подробно рассказала всё, что узнала от Франца.

Янош недоверчиво покачал головой:

— А ты и уши развесила! Мало ли что он тебе расскажет!

— Ничего не развесила! Это ты стоишь разиня рот, когда слушаешь всякие небылицы про лошадей…

Янош не сдавался:

— И с чего это ты его обхаживала, молоком поила! Я всё слышал: «Не хотите ли сливовицы? Не угодно ли молочка?»

— И всё ты врёшь! Ничего ты не видел и не слышал, только зря подглядывал!

Невинные поначалу пререкания молодых людей могли превратиться в ссору, если бы молчавшая до сих пор Марика не приняла участия в их перепалке:

— Довольно вам, петухи! А то, пожалуй, ещё вцепитесь друг в друга! И сами не знаете, из-за чего спорите!

— Ну, я-то, мама, знаю, из-за чего! — возразил Янош непримиримо.

— Знаешь, сынок? Так скажи, сделай милость!

Раскрасневшийся Янош потупил взгляд и молчал.

— Может, ты, Като, скажешь? — обратилась Марика к девушке.

Но и та молчала, отвернувшись в сторону.

— Ну, мне пора, сынок! — Марика подняла корзину, которую принесла с собой, и молча выложила на сено дюжину яиц. — Каталина-то права: будь осторожнее и не высовывайся, а то, не дай бог… Слушайся Като — она хоть и ровесница тебе, а больше твоего повидала и наслушалась… Всё же и тебе, Като, скажу: не слушай, что говорят молодые баре. Ты девушка красивая, почему им и не поболтать с тобой! Впрочем, ты умница, сама всё хорошо понимаешь… — Марика обняла девушку. — Прощай, сынок! — Иштванне стала медленно спускаться по лестнице.

Каталина последовала за ней.

— Прощай, мама, приходи поскорей!

— Приду, приду, сынок…

Оставшись один, юноша снова принялся за работу.

Чутора, которую он мастерил, предназначалась для Миклоша. Янош начал вырезать её в ту пору, когда жизнь казалась ему лёгкой и весёлой. Чутора — неизменный спутник каждого мадьяра: только богатый наполняет её искристым токайским, а бедняк довольствуется домодельным вином или таким, что по карману. Но нигде не сказано, что графская чутора должна быть краше и цветистее чуторы простого пастуха. Много любви, мастерства и выдумки можно вложить в сложный узор, когда добровольно, по своему выбору и вкусу, делаешь чутору для любимого друга. Под рукой Яноша на деревянном бруске возникали цветы Альфёльда, длинноногие журавли и аисты, лошади с развевающимися по ветру гривами, вепри с короткими туловищами и заострёнными клыками.

Скоро вернулась Каталина. Будто ссоры и не бывало, она протянула Яношу раскрытую ладонь, на которой краснела горка бусинок.

— Посмотри, нитка оборвалась. Вот беда-то! — И Каталина рассказала Яношу о происшествии с бусами.

Янош даже обрадовался.

— Ну, эта беда не велика! Бывает и хуже, — сказал он, невольно повторяя любимые слова матери. — Я мигом прилажу их вновь.

— Нанизать на нитку я могла бы и сама, да горе в том, что одна бусинка исчезла! Смотри: не хватает самой крупной, что была посредине. Искала, искала, все травинки в саду перебрала, а она как сквозь землю провалилась!

— Уж не проглотила ли Белянка?