Разгневанная земля

Кошут радовался пробуждению народа, нарастанию его воли к освобождению от ига помещиков. Но вооружённый Мартош, наказывающий розгами своего господина, казался символом социальной революции, которая вырвет власть из рук просвещённых дворян и отдаст её в руки невежественной толпе. Даже наиболее радикально настроенные дворяне, ратовавшие за широкие политические реформы, всё же считали, что управление страной должно сохраниться за дворянами. Так думал и Кошут. Но иной раз сомнение охватывало его. Горячий патриот, он хорошо знал историю своего народа. «Сколько же мудрости должно быть у народа, который сумел уберечь; свой национальный гений от покушений поработителей! — мучительно размышлял он. — Каждый раз, когда малограмотные, простые люди мужественно отражали нападение чужеземцев, разве не просвещённые дворяне снова и снова предавали Венгрию, обрекая её на рабство? И всё из страха перед народом!»

Тут Кошут вспомнил свою последнюю встречу с Танчичем. «Вот он — кровь от крови, плоть от плоти народной. Сын крепостного крестьянина, не он ли олицетворяет образ венгерского народа? Помыслы Танчича устремлены к человеческому благу и счастью, он жизнь готов отдать для достижения этой цели. Прав ли он, упрекая меня?.. Надо верить в творческие силы народа! Разве я не верю?.. Веришь, но… боишься развязать ему руки, — спорил сам с собой Кошут. — Да, да, боишься. Боишься доверить ему свою судьбу и в то же время хочешь, чтобы народ доверил тебе свою. Да кто дал тебе право ставить себя над народом?..»

Мысли Кошута были прерваны донёсшимся до него шумом, сначала неясным, потом перешедшим в отчётливый цокот копыт.

Он выглянул в окно кареты и увидел приближающуюся навстречу кавалькаду. Вскоре несколько десятков кавалеристов с двумя офицерами проскакали мимо кареты. В одном из них Кошут узнал молодого графа Фению.

Кошут сразу догадался, куда и с какой целью направляется отряд вооружённых солдат. Через несколько часов в «Журавлиных полях» начнётся жестокая расправа с теми, кого заподозрят в помощи бетьярам, с теми, кто выследил путь графской кареты. «Не получит пощады и тот, кто покажется виновным в одном лишь сочувствии Иштвану Мартошу или его сыну, скрывающимся где-нибудь в лесах или болотах», — подумал Кошут.

Проводив взглядом кавалькаду, он заметил теперь шагающего по обочине дороги человека.

Безотчётно он почувствовал какую-то связь между предстоящей в «Журавлиных полях» расправой и одиноким путником, бредущим по грязи. Кошут приказал кучеру остановиться и подождать пешехода, отстававшего от них. Вода непрерывными струйками стекала с его широкополой шляпы и с небольшой котомки, висевшей за плечами. Путник поравнялся с каретой и, не останавливаясь, снял шляпу и поклонился. Кошут увидел молодое крестьянское загорелое лицо и тёмные, робко смотрящие глаза.

Кошут окликнул юношу.

Не подходя близко к экипажу, путник остановился в ожидании.

— Далеко ли идёшь?

— До Рацкеве. — Юноша приблизился.

— Рацкеве? Да тебе, братец, и за десять дней туда не добраться. А если не распогодится, то пройдёшь и более… Подсаживайся, довезу до Пешта, а там обсушишься и пойдёшь дальше.

Пешеход молчал, насторожившись. Ласковые слова странного барина и предложение подвезти напугали юношу больше, чем если бы барин обрушился на него с бранью и угрозами. Он совсем растерялся, когда Кошут распахнул дверцу и повторил:

— Садись, садись!

На помощь пришёл кучер:

— Как можно, барин! Куда вы его, такого чумазого! Он и вас и всё сиденье измажет! Прикажите ему сесть сюда, со мной.

Взмолился и юноша:

— Дозвольте мне сесть на козлы!

Но Кошут не уступал:

— Обмой в луже сапоги и забирайся сюда.

Пришлось подчиниться, и молодой человек, смыв наскоро грязь с сапог, забрался в карету и занял указанное ему место напротив барина.

У ног нового пассажира скоро образовалась лужа, а сам он, не согреваясь больше ходьбой, дрожал от холода. Кошут достал из саквояжа халат и протянул спутнику.

— Смилуйтесь, добрый барин! — испуганно заговорил юноша. — Ведь мне не впервой. Я к дождю привык. Лучше отпустите меня, я пробегусь и согреюсь…

Кошут прервал его:

— Делай, как тебе говорят!

Переодевшись, юноша аккуратно подобрал полы длинного, мягкого барского халата.

— Теперь рассказывай, откуда и зачем идёшь в Рацкеве.

— Батрак я, сезонник. Свёклу копал в графском поместье. Теперь иду в город искать работы.

— Родители есть?

— Родители умерли… — запинаясь, ответил юноша. — Сирота я, — добавил он более твёрдо.

Кошут кончил расспросы. Откинувшись на спинку сиденья, он закрыл глаза.