Читаем Разговор о будущем полностью

32. Известна старая истина – короля делает свита. Моя свита – это всегда и только мои книги, моя проза. А может, и не «только». Ибо именно эта свита – самая верная, самая надёжная и, пожалуй, бессмертная.


33. Мне кажется, в последние десятилетия я открыла свой собственный, уникальный по форме литературный язык. Это короткие, якобы «дневниковые» повествования от первого лица. В которые я по желанию могу включать себя даже в герои сюжета, а порой могу в авторы. Или могу вообще исключать себя и из первых, и из вторых. Это даёт мне небывало широкий диапазон возможностей, которых прежде (в классике повествования) я как автор не имела. По крайней мере, не встречала. К тому же я работаю не только словом, но и рисунком, живописью. И это сочетание разных жанров рождает и новые формы изображения. И позволяет создавать и сочетать эти формы именно новый метод. Уж извините, «метод Ракши».


34. Незадолго до кончины поэт Евгений Евтушенко, тогда уже больной, без ноги, прилетал из Штатов в Россию, сказал о поэте-русофобе из «пятой колонны» Дмитрии Быкове (Зильбертруде, буквально липшем, лезшем к нему в знакомцы, чуть не в друзья): «Кудрявенькое неистребимое торнадо…». Очень точно сказал, как пригвоздил. Талантливо, образно, как было всё и всегда у Евтушенко. Умер эмигрант Женя в Америке, а похоронен, по его завещанию, под Москвой, на кладбище в любимом Переделкино. И, как он и просил: «Ближе к Пастернаку». Знал, хитромудрый, о чём просить. Он и тут всё продумал и выгадал.


35. «Нет, нет и нет, – горячо отвечаю я одному моему молодому собеседнику, любителю новомодного стиля рэп. – Пушкин не постарел, не иссяк. Он не может ни постареть, ни иссякнуть. Он будет длиться всегда. – На минуту я нервно умолкаю. – Очень точно об этом сказал чудесный поэт-фронтовик Борис Слуцкий (мне посчастливилось его знать при жизни): “Нам не сломиться… / Пока в России Пушкин длится”».

А над пронзительным творением Слуцкого «Лошади в океане» моё сердце и сегодня безутешно, до боли рыдает.


36. Какие написаны прекрасные и простые слова довоенной песни: «Сядь со мною рядом, рассказать мне надо, не скрывая, не тая, как я люблю тебя…». Я помню с раннего детства в Останкино, как вечерами пела их моя счастливая мама моему отцу, аккомпанируя себе на пианино. И папа, танкист, гвардии лейтенант, недавно вернувшийся с фронта, тихо ей подпевал. А порой и засыпал на диване. На что мама очень сердилась.


37. Вот я и дожила до того возраста, когда осталась один на один, лицом к лицу со всей своей жизнью. Со всеми её «да» и со всеми «нет». И оттого мне очень хорошо, спокойно и гармонично. Один на один – небольшая и неплохая компания. Она как хвост кометы, а я как ведущая. Как точка или звезда. Стараюсь пока ещё не потухнуть. Пока лидирую, пишу, держу дистанцию. И никто не помогает. Да и помочь не может.


38. Порой слышу по радио давнюю популярную песню о наших целинных годах, о нас, молодых, о нашем горячем порыве – срочно ехать, лететь, покорять на неведомый Север, на целину, на Дальний Восток: «Люди посланы делами, люди едут за деньгами, убегают от обиды и тоски. А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом тайги…». Вот так же и я очутилась на целине, на Алтае. Какое же это было счастье! И, конечно, решение Судьбы.


39. Вот какие слова произнесла слепая пророчица из Болгарии, провидица Ванга, много лет назад: «Я не вижу Америки… Она уйдёт…» Мне хочется повторить её слова: «Я не вижу Америки… Она уйдёт». Куда уйдёт? Почему? Не узнаю и не увижу. И почему-то видеть не хочу. Хотя страна как страна. Богатая, сильная. Свежевыросшая. Эмигрантская. Но знать её не хочу. Хотя там и знакомые есть. И я с ними на связи. Но мне почему-то их жалко. Очень жаль этих перекати-поле. Необъяснимо сочувствую им. И всегда вспоминаются строки Есенина: «Если крикнет рать святая: / “Кинь ты Русь, живи в раю”, / Я скажу: “Не надо рая, дайте родину мою”».


40. «Духовная мать важнее, чем мать родившая», – сказала провидица Ванга.


41. Я правдолюбка, упрямица. Мой юношеский максимализм, категоричность во всём и до сего дня не покидают меня. Понимаю, что это гадко и плохо, что порой приводит к противоположному, чем желаемый, результату. Пытаюсь бороться с этим, ведь надо уметь над собой приподняться. Но получается не всегда. И это главный мой недостаток. Конечно, есть и другие: упрямство, консерватизм и прочее. Хотя сегодня мой возрастной аскетизм уже всё сглаживает, тушует. И спасибо Богу за это.


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное