Разговор о стихах

У Кузмина ритмическая организация стиха противоположна той, которую мы видим у Маяковского. У Маяковского усилены ступени 1 и 3. У Кузмина – ступени 10, 9 и 2. Те ступени, которые так энергично подчеркнуты у Маяковского, у Кузмина отсутствуют. Ступени, на которых строится ритм Кузмина, Маяковский игнорирует.

Направление Кузмина ведёт к современному свободному стиху, верлибру – стиху, который лишён метрической основы ритма.

Вот один из примеров верлибра. Евгений Винокуров включил в сборник «Музыка» (1964) стихотворение под заглавием «Моими глазами»:

Я весь умру. Всерьез и бесповоротно.
Я умру действительно.
Я не перейду в травы, в цветы,
в жучков. От меня ничего
не останется. Я не буду участвовать
в круговороте природы.
Зачем обольщаться? Прах,
оставшийся после меня, – это не я.
Лгут все поэты! Надо быть
беспощадным. «Ничто» – вот что
будет лежать под холмиком
на Ваганькове.
Ты придешь, опираясь на зонтик,
ты постоишь над холмиком,
под которым лежит «Ничто»,
потом вытрешь слезу…
Но мальчик, прочитавший
мое стихотворенье,
взглянет на мир
моими глазами.

Конечно, никакого метрического ритма здесь нет. Единственное, что здесь усилено по сравнению с классическим стихом, это, как ни странно, концевые паузы. Дело в том, что в регулярных стихах ими даже можно иногда при чтении пренебречь – они, эти паузы, будут стоять за себя вопреки синтаксическим переносам; их поддержат рифмы, равновеликость строк, чередование мужских и женских окончаний – вся структура стихотворения, как в пушкинском «Медном всаднике»:

О чем же думал он? о том,
Что был он беден, что трудом
Он должен был себе доставить
И независимость и честь;
Что мог бы Бог ему прибавить
Ума и денег…

Как бы мы ни сглаживали паузы в конце строк, как бы ни превращали эти стихи в прозу («…что трудом он должен был себе доставить и независимость и честь, что мог бы Бог ему прибавить ума и денег…»), стихи удержатся.

А в стихотворении Винокурова – не удержатся. Напишем в строку: «От меня ничего не останется. Я не буду участвовать в круговороте природы», – и стих пропадает начисто. Вот почему пауза усиливается:

                 От меня ничего //
не останется.
               …Надо быть //
беспощадным. «Ничто» – вот что //
будет лежать…

Значит, здесь на первый план выступает графика – то, как текст разбит на строки, как он напечатан. Разбивка только кажется произвольной; на самом деле она предельно повышает выразительность отдельных слов, их трагическую иронию:

Я не перейду в травы, в цветы, //
в жучков.

Мысленно вытянем эти слова в один стих, и сразу станет ясно, насколько поблёкнет их выразительность, – они уравняются, утратят насмешливую горечь.

В стихотворении есть отдельные ритмизованные места. Это – начало, первые слова: «Я весь умру». Конец – последние четыре стиха. И строка, в которой размышление уступает место рассказу: «Ты придёшь, опираясь на зонтик», – трёхстопный анапест. Почему так? Присмотримся.

Стихотворение Винокурова начинается с возражения поэтам-предшественникам. Первые слова – спор с Пушкиным: «Нет, весь я не умру…» Впрочем, и Пушкин, создавая начало своего «Памятника», может быть, помнил слова, произнесённые им же в 1825 году от имени Шенье: «Я скоро весь умру. Но, тень мою любя, / Храните рукопись, о други, для себя!» («Андрей Шенье», 1825). Винокуров противопоставляет знаменитой формуле Пушкина свою: «Я весь умру». Как и у Пушкина, здесь – ямб. Но именно потому, что это не развитие Пушкина, а полемика с ним, продолжение совсем другое, во всех отношениях другое, даже ритм сокрушён вторгающейся в стих прозой.

У Пушкина:

Нет, весь я не умру. Душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит…

У Винокурова:

Я весь умру. Всерьез и бесповоротно.
Я умру действительно.

Дальше полемика продолжается – уже не с Пушкиным, а с другими поэтами. Может быть, с Н. Заболоцким. Вспомним у Заболоцкого: