Разговор о стихах

Левин, как видим, испытал благотворную силу двух ритмов: малого – и большого, частого – и редкого. Левин ощутил высокое наслаждение и от того, как «коса резала сама собой», и от того, как «наступала блаженная медленная прогулка с рукой на косе…». Первый, частый, совпадал с ритмом дыхания – потому он был очень определённо, очень непосредственно осязаем физически. Второй, редкий, давал не меньшую, а даже бо́льшую радость, но, как ритм, он был осязаем гораздо менее непосредственно, его физическое воздействие казалось не столь определённым, не столь осознанным.

Толстой повествует о своём герое, тщательно анализирует его ощущения, его «минуты забытья, при котором уже не руки махали косой, а коса двигала за собой всё сознающее себя, полное жизни тело», рассматривает его движения, благодаря которым «работа правильная и отчётливая делалась сама собой». Проза говорит о ритме, но не выражает его напрямую. Иное дело – стихи.

В стихах косьба может воплотиться со свойственной этому трудовому процессу ритмической регулярностью: в них получает звуковое выражение и малый ритм, и большой. Вот как это дано в поэме А. Твардовского «Дом у дороги» (1942–1946):

В тот самый час воскресным днем,
По праздничному делу,
В саду косил ты под окном
Траву с росою белой.

Трава была травы добрей –

Горошек, клевер дикий,
Густой метелкою пырей
И листья земляники.

И ты косил ее, сопя,

Кряхтя, вздыхая сладко.
И сам подслушивал себя,
Когда звенел лопаткой:

Коси, коса,

Пока роса,
Роса долой –
И мы домой.

Таков завет и звук таков,

И по косе вдоль жала,
Смывая мелочь лепестков,
Роса ручьем бежала.

Покос высокий, как постель,

Ложился, взбитый пышно,
И непросохший сонный шмель
В покосе пел чуть слышно.

И с мягким махом тяжело

Косье в руках скрипело.
И солнце жгло,
И дело шло,
И все, казалось, пело:

Коси, коса,

Пока роса,
Роса долой –
И мы домой.

Здесь ритм труда звучит в чётком чередовании четырёхстопных и трёхстопных строк ямба, в регулярном возвращении рифмующих окончаний, в членении многих стихов, распадающихся на равные полустишия:

В тот самый час //
                       воскресным днем…
Трава была //
                 травы добрей…
Таков завет //
                  и звук таков…
И солнце жгло, //
                        и дело шло…

Ритм ещё и в том, что каждая строфа-четверостишие представляет собой законченную фразу. В каждой из таких фраз-строф ровно по 30 слогов (8 + 7 + 8 + 7 = 30), и многие слова внутри строф скреплены сходными звуками, которые соединяют эти слова между собой, делают словосочетания как бы неразрывными, безусловными, неизменными:

Таков завет и звук таков…

Здесь повторяются все звуки: таков – таков, завет – звук. «Роса ручьем…» – эти слова скреплены начальным согласным р.

Покос высокий, как постель,
Ложился, взбитый пышно,
И непросохший сонный шмель
В покосе пел чуть слышно.

Здесь особенно много звуковых скреп: в словах «покос высокий» – слоги кос – сок; в словах «покос – постель» звуки по-с – пос, а ещё как добавляет к слову «постель» недостающий ему звук к:

Покос… как постель.

А дальше:

                   …взбитый пышно,

И непросохший сонный шмель
В покосе пел чуть слышно.

И с мягким махом…

Насыщенная звукопись усиливает ощущение ритмичности. Это, так сказать, малый ритм, или, если назвать его научным термином, м и кр о р и тм.

Но есть и другой, более широкий, заложенный в композиции этого эпизода. Он построен так: 3 строфы, то есть 30 + 30 + 30 слогов, и затем как бы припев, народная присказка, четыре короткие строки:

Коси, коса.
Пока роса,
Роса долой –
И мы домой.

Затем снова 3 строфы, то есть опять 30 + 30 + 30 сло гов, и снова тот же припев. Значит, композиционная схема такая: 3 строфы – припев, 3 строфы – припев.