– А я вот думаю, – начала розовая блондинка, – может что-то крепкое взять?
– Бери… – ответил ей Виталик.
– Просто я пиво не хочу, – продолжила она, – а бутылку крепкого мне одной много будет. Может кто-то со мной хочет?
– Я хочу, – заявила Света.
– Тогда и я с вами, – сказал Виталик, обведя взглядом жену.
Барби посмотрела на меня, кокетливо приподняв брови.
– Андре-ей… Давай с нами.
– После настойки еще и коньяк? Как-то не очень звучит, – ответил я.
– А пиво не лучше. Понижение градуса будет.
– Так я просто и до этого пиво пил.
– И мы не коньяк, а водку, наверно, брать будем, да? – она обвела глазами Свету с Виталиком. Те кивнули.
– Давай с нами, Андрей, – поддержала ее Света. – А то реально, что как чужой среди своих.
– Ла-а-адно, – сдался я.
– Э-э-эй! Есть тут кто? – громко сказал Виталик, подойдя к пустой кассе.
Тут откуда-то из подсобки донесся смех ребенка. Громкий такой и немного злобный даже. Я аж вздрогнул. Пока мы говорили, оттуда, конечно, были звуки, но ребенок…
Тут эта самая очаровательная мордашка выбежала к кассе. Девчушка лет трех с черными кудрявыми волосами и большими-большими глазами. Она постояла, посмотрела на нас молча. И почти сразу же за ней из подсобки вышел продавец также, видимо, отец девочки.
– Шушанна, смеешься как дьявол, ей богу, – сказал он, оттаскивая ее в сторону подсобки. – Ну-ка, отойди от кассы. Дай взрослым поговорить. Здравствуйте, – обратился он уже к нам. – Извините за это…
– Да ничего… – ответил ему Виталик. – Это вы еще смех моей жены не слышали…
Мы с Барби переглянулись.
– Которой из жен? – выразительно громко спросила Света. – Первой бывшей или второй бывшей?
Виталик посмотрел на жену, увидел, что она кипит тихонько от злости, подошел и шутливо постарался приобнять.
– У меня только одна бывшая. А ты – настоящая и самая любимая.
– Дошутишся, – выворачиваясь из объятий отвечала Света, – бывших жен станет две.
Взяли мы все-таки водку и в напряженной атмосфере дошли до дома. Виталик неуклюже пытался Свету успокоить, заметив, наконец, что она не в духе. Но его усилий явно было недостаточно. В доме мы включили музыку, пили, закусывали остывшим шашлыком, подпевали знакомые мотивы. Продолжалось это долго. За окном темнело. А в понедельник опять на работу. И опять все по новой. Что же делать? Единственное, что радует – это Алисин рассказ, который на этой проклятой работе остался. Не забыть бы его прочитать. Уж очень хочется. Очень интересно. А потом опять эти серые будни. Что самое ужасное, делать-то что-то хочется. И нужно. Мне вот сейчас сижу и хочется. Прямо настроение то. А попаду на работу, там эти глупые коллеги и высокомерные советчики из других салонов, клиентов ноль… Угнетающая атмосфера там. Поэтому, может, руки и не поднимаются. Да кого я обманываю? Я бы и сейчас ничего не сделал. Не делаю же… Просто сижу, пью. А мог бы… А надо…
Тут заиграли Ранетки. И заиграли прямо сильно громко. Выделяясь. До этого я даже не слышал музыку, она была как будто фоном. Но сейчас, хоть никто громкость и не прибавлял, крики молодых сумасшедших девчонок разорвали атмосферу в клочья. И заметил это не только я. Барби вскочила с дивана. Она подлетела к колонке и начала судорожно тыкать по кнопке увеличения громкости, сопровождая все это вилянием попой в такт и такими же пронзающе-громкими писками. Ушам стало совсем невыносимо. В моей пьяной голове проскочила молния. Эта молния рассекла череп, уткнувшись прямо в правый висок. В глазах помутнело, и я понял, что нужно срочно эвакуироваться из зоны звуковой пытки. Тем временем, уже хорошенькая Барби, опрокинув рюмку, буквально силой вытащила Виталика на середину комнаты и начала с ним там плясать. Наши со Светой взгляды встретились. Она закатила глаза, будто говоря: «Какой кошмар…», а я кивнул. После этого она качнула головой вбок, в сторону двери. Это движение означало: «Пошли выйдем». И мы пошли.
На крыльце Света молча ткнула в меня пачкой сигарет, потом сама подкурилась. Так в тишине мы стояли несколько минут.
– Что делать-то? – спросил я в пустоту, в чистое темно-синее небо, в котором уже не осталось следов заката, и виднелась луна.
– Ты о чем?
– О жизни этой дурацкой… – я глубоко вздохнул. – Не понимаю я, Свет, за что на меня так все валится. Жил себе нормально, никого не трогал. А вот периодически такие штуки случаются, что хоть вешайся…
– А тебе кто говорил, что жить в принципе легко? – усмехнувшись, ответила Света.
– Я, знаешь, все раньше как-то легко переносил. Видимо, было для кого лицо сохранять…
– Это ты про Анжелику что ли? – перебила она.
Я кивнул, продолжая смотреть в небо.
– А сейчас так все бесит. Аж тошнит. И прямо даже руки не поднимаются что-то делать. Сил нет.
– Депрессия это называется, – заключила Света. – Знакомая штука.
– Столько всего… Подумать страшно. Это я тут ною от лишней пары дней переработок и грядущего сокращения. А люди есть, которые не пьют днями и неделями не едят. А сколько умирают? Ежечасно, ежеминутно.