Разговор с незнакомкой

— Сядьте, прошу вас. Сядьте-сядьте… На что же вы все-таки рассчитывали, за кого вы меня принимаете?

— Я…. я вас считаю… Да кто ж вас не знает, Федор Афанасич, когда из столицы даже приезжают к вам на лечение. А меня-то к вам военком на операцию направил, полковник Филатов, взводный мой бывший, всю войну прошли вместе. Не дадим, грит, мы тебя, Афоня, в обиду…

— Всю войну, говорите? — Федор Афанасьевич поискал глазами свою трубку. — А где… воевали?

— На Воронежском. Потом Украину освобождали, Закарпатье, до Чехословакии дошли…

— Не то я имел в виду, в пехоте были или…

— В разведке, в дивизионной разведке. Отделением командовал, демобилизовался старшим сержантом… — Галкин заметно оживился.

— Да… рискованная была у вас работа.

— Работка была — не бей лежачего. Живым волоки… и чтоб ни один волосок не упал с его головы.

Федор Афанасьевич улыбнулся.

— Ранены были?

— Нимало. Без единой царапины возвернулся. А вот ребят схоронил, корешков, много. И каких! За каждого готов бы по пуле принять… да не воротишь… Фрицев таскал я на своем горбу всю войну… «языков». К концу-то, к Чехии, до полсотни довел свой счет. Как ребят малых, нянчил я их на закорках, мать иху… ей-богу. Да…

В приоткрытую дверь заглянула жена Федора Афанасьевича.

— Федя, ты что-то спрашивал? У меня там вода шумит…

— Потом, Галя, потом…

— Да-а… — вздохнул Галкин. — И вот веришь, Федор Афанасич, как заговоренный был. Ништо не брало. Бывало… до нейтралки пилять еще километра два, а то и три, а сзади пули свищут, мины, разрывными садит, собака, с боков прижимает — на минное поле гонит… Ан нет — вывернешься и его, пса, подгонишь к штабной землянке…

Галкин сунулся в карман, достал пачку «Памира», заглянул в нее и скомкал. Достал вторую пачку, но, посмотрев на Федора Афанасьевича, убрал.

— Курите, курите… — Федор Афанасьевич поднялся, принес с подоконника свою трубку. — Впрочем, курить-то вам…

— Да я, Федор Афанасич… честно говоря, десять лет в рот не брал курева, нынче вот… — замялся Галкин. — А, ладно! Еще одну-другую, а дома уж — ни-ни…

Федор Афанасьевич снова взглянул на ярко светящуюся звездочку ордена Галкина. Тот перехватил его взгляд и смутился.

— Дак я это… для смелости, мол, надел. Едучи сюда. А так-то на тридцатилетие и надевал только регалии-то свои.

— Скажите мне… — тихо сказал Федор Афанасьевич, — скажите, а что вы надевали для смелости там?..

— Гдей-то?

— Там, говорю, — на передовой.

— Дак там… — Галкин глубоко затянулся сигаретой. — Ну, знаешь, Федор Афанасич, там — другое дело. Страшно, конешно, поначалу, да и в конце, не скрою, не по себе было малость, в сорок пятом годе я имею в виду. Наши, думаешь, под Берлином уже, четыре года отбухтили, дом снится, тапочки вместо сапог, спортсменки мы их называли, а тут всякое может… Ну, это я вообще… подорваться можно, конешно, и в кусты по нужде идя… На задании, в поиске, я страха особого не ведал. Привычка — большое дело… Работа, она есть работа, одна легше, друга — тяжеле, одна опаснее, другая — мене… — загасив сигарету, он убрал с нижней губы прилепившиеся крошки табака. — А вот суеверен был… Ох, был! — вздохнул Галкин. — Бывало, что-нибудь не так покажется — не могу идти, и все тут. Вороны сидят на столбе — не могу идти и ребят держу. Месяц покажется не таким: тот раз ходили в поиск, ясный был, а тут — за тучками, тоже жду, пока выйдет, хотя нам и хуже с месяцем-то, светлее… Начальник разведки, майор Андреев, светлая ему память, догадывался о моей слабинке, не велел понужать особо…

Достав вторую сигарету, Галкин размял ее коричневыми узловатыми пальцами.

— Дак я того… опять к тебе, Афанасич. Христом-богом прошу, прими ты это… подарок-то мой. Ить загадал я, мать ее так, ежли получится по-моему, примешь, опять наладится жизня моя и здоровьишко придет, ты уж прости меня, дурака такого…

Федор Афанасьевич опять вспомнил желто-серую, из плотной казенной бумаги медицинскую карту Галкина и зажег погасшую было трубку.

— Н-да… Ну и что же: так никогда и не изменяли своим приметам?

— Как сказать, Федор Афанасич… Раз на раз не приходится — война. Старался, однако. Нет, погоди… Под Горшечным это было, кажись, иль под Касторным, перед сильными боями. Точно… зимой это было, в сорок третьем. В глубокий поиск тогда ходил я, суток двое в сугробах отлеживался… Да… а после того, как ушел на задание, перебрался через нейтральную полосу ночью, до рассвета углубился километров на восемь в тыл к нему. Ну а рассвело, ползу прятаться в овин заброшенный, ползу это — и вдруг… по белу снегу черный кот — шарах из соломы в кусты — да наперерез мне. Мать-перемать! И откуда он токо взялся в поле?.. Ну, не возвращаться жа, когда полдела сделано!.. Но настроение подпортил он мне крепко…

Скрипнула дверь. Войдя в комнату, жена Федора Афанасьевича поставила на столик небольшой поднос с заварным чайником, сахарницей, стаканами.

— Спасибо, Галя. — Федор Афанасьевич пододвинул гостю стакан. — Зеленый чай, знаете ли, приятен в жару… и вообще полезный продукт, прошу не стесняться.

— Да я… да зря вы это… беспокоитесь.

— Так вы не досказали…