Разговор с писателем Захаром Прилепиным, или Как вернуть на Украину мир и колбасу по 2.20

Юрий Павлович. Что изменилось? Изменилось отношение людей к работе. Когда я работал в институте и приезжал в командировку на любую нашу атомную станцию, никого нельзя было заставить сделать абсолютно ничего. Приходилось подкупать руководителей обещанием включить их в соавторы будущей научной статьи. Иногда помогало. А сейчас достаточно включить человека в состав временного творческого коллектива и он готов для общего дела горы своротить. Принцип материальной заинтересованности самый надежный рычаг в экономике. Спасибо Горбачеву с Рыжковым, что создали такую систему отношения к работе.

Лидия. Где только теперь твои Горбачев с Рыжковым?

Юрий Павлович. За них не беспокойся. Они не пропадут, без дела не останутся. Но Ельцин с Гайдаром вряд ли будут эту систему ломать. Во-первых, люди не дадут, они уже поняли разницу, а во-вторых, Гайдар вроде и сам не глупый человек, понимает преимущества малых предприятий. Они могут только в смысле налогов гайки накрутить, Вот это вполне возможно.

Лидия. Да Горбачев-то с Рыжковым не пропадут, я не про них, я про нас думаю. У тебя же это последний договор, а чего дальше делать будем с нашим малым предприятием? (После паузы) И на черта тебе сдалось это предпринимательство? Сидел бы спокойно главным специалистом в институте и получал твердую зарплату, все-таки как-никак, государственное предприятие.

Юрий Павлович. Ты прекрасно знаешь, что в институте уже невозможно было оставаться. Эти ежедневные перетурбации, перемещения, переселения, перетаскивание бумаг, переаттестации у меня уже вот где были (рубанул себя по шее). Вчерашние твои подчиненные стали членами аттестационных комиссий и начинают тебя экзаменовать. Позо-о-о-рище. Начальники меняются каждый день и при всей этой нервотрепке и бессмысленной суете копеечная зарплата. Нет уж, увольте. Пусть этот кошмар терпят те, кто не может работать самостоятельно.

Лидия. А что ж теперь?

Юрий Павлович. Ничего, мать, прорвемся.

Лидия. Прорвемся. Как прорвемся? Куда прорвемся? С кем ты будешь заключать договора?

Юрий Павлович. Пока не знаю. Но руки опускать не собираюсь.

Лидия. Ну ладно. Отдохни пока от этой поездки….

А что-то ты такой не веселый? Если поездка была удачной, что же тогда тебя за душу тянет, я же вижу?

Юрий Павлович. Да, ты права. Тянет за душу то, что собирался навестить тетю Веру в Запорожье, а она не захотела. Представляешь, звоню ей, как обычно, с вокзала, говорю, что я в командировке и хочу заскочить к ней, а она отвечает: «Не надо, ты мне все напомнишь, а я потом несколько дней буду расстраиваться». Она же, ты помнишь, с похоронами дяди обратилась не ко мне, а к сестре Любе. Они с мужем съездили и похоронили его. Видимо из-за этой истории с дачей у нее совсем крыша поехала.

Лидия. Что за история с дачей?

Юрий Павлович. Ну, ты что, не помнишь их дачи?

Лидия. Я не помню дачи! Да мы ссорились с тобой из-за этой дачи! Забыл?

Юрий Павлович. Забыл. А чего мы ссорились? И когда это было?

Лидия. КогдА, когдА? В отпуске. Когда после поездки по Западной Украине и отдыха под Одессой и под Скадовском ты завез нас к ним в гости. Помнишь?

Юрий Павлович. Западную Украину я помню: Хуст, Мукачево, Рахов. Где-то там мы с маленьким Никитой карабкались на гору в замок Поганой девы. Он наверное не помнит, маленький был. Никита, ты помнишь замок Поганой девы?

Никита.(Из своей комнаты.) Конечно, помню.

Юрий Павлович. Надо же. Так что там, ты говоришь, было на даче?

Лидия. Было то, что тетя Вера тогда на даче загрузила тебе полный багажник грушами. Я видела дядькино недовольное лицо и как он ей доказывал, что эти груши не зрелые и должны еще повисеть. И тебя останавливала. Но твоей же жадности нет предела.

Юрий Павлович. Ну как я мог остановить тетю, она же для детей старалась, своих же у них не было. Помнишь, как наши ребята им понравились?

Лидия. Еще бы не помнить. Какая мать это забудет, когда родной дядя искренне говорит ей какие дети у нее воспитанные: никуда не лезут, ничего сами не рвут, не хватают.

Юрий Павлович. Да, но в саду дядя был не прав. Он рассуждал, как рассуждает каждый «правильный» садовод. «Снимать надо то, что созрело». Он рассуждал, глядя со своей колокольни. Ему так удобнее. Он так привык. Он нагружал каждый день два детских ведерка и нес домой, раздавая по дороге соседям и знакомым, кто попадался. Если бы тетя Вера его тогда послушала, то мы привезли бы на свой Кольский полуостров не груши, а кашу из них. А так за три тысячи километров дороги почти ни одна груша не испортилась. Мы их потом недели три ели. Правда, задние брызговики у нашей «Лады» стерлись наполовину, но это мелочи. А помнишь, как мы тогда здорово отдохнули под Скадовском?

Лидия. Помню, конечно. Это прямо заповедник для отдыха с детьми. Этот мелкий и теплый лиман.