Разговор в аду между Макиавелли и Монтескье

Вы заблуждаетесь, Макиавелли. Но прежде, чем я отвечу вам, вынужден напомнить, чем, собственно говоря, были мои сочинения и какие перед ними стояли задачи. Вы возложили на меня ответственность за несправедливости Французской революции. Это суровый приговор философу, который осторожно продвигался вперед в поисках истины. Родившись в эпоху духовного подъема, накануне революции, устранившей в моем отечестве старые формы монархического правления, могу сказать, пожалуй, что от моего взгляда не укрылось ни одно из последствий развития идей. Я не могу игнорировать тот факт, что когда-нибудь система разделения властных функций по необходимости изменит носителя суверенного достоинства. Недостаточное понимание и особенно негодное применение этого принципа может вызвать чудовищные последствия и в корне изменить французское общество. Ощущение такой опасности было моей путеводной нитью во время работы над этими произведениями. В то время как неосторожные новаторы, осмеливаясь прикоснуться непосредственно к источнику власти, готовили в своей неразумности ужасную катастрофу, я стремился лишь изучить формы свободного правления и обозначить предпосылки для их введения. Будучи в большей степени государственным деятелем, чем философом, более юристом, чем теологом, более практическим законодателем, если мне будет позволено так выразиться, чем теоретиком, я полагал, что сделаю для своей страны больше, если научу ее самоуправлению, чем если посягну на принцип авторитета. Но ни в коем случае, упаси Господи, не пытаюсь я присвоить заслуги тех, кто, подобно мне, ревностно искал истину. Мы все ошиблись, но каждый должен отвечать за свои собственные дела. Разумеется, Макиавелли, я ни минуты не колеблясь делаю это признание: вы правы, говоря, что освобождение французского народа должно согласовываться с высшими принципами существования человеческого общества. Это признание уже дает вам понять, что. я думаю о принципе народного суверенитета. Прежде всего, я не допускаю такого толкования принципа народного суверенитета, которое отторгает от него образованные классы. Это основополагающее определение, поскольку только оно способно превратить государство в чистую демократию или представительское государство. Если суверенитет и принадлежит кому-либо, то только всей нации. Поэтому отныне я буду именовать его национальным суверенитетом. Однако идея этого суверенитета заключает в себе не абсолютную, но всего лишь относительную истину. Неограниченность данной человеку власти связана с мыслью, проведение которой в жизнь меняет все с самого начала, — с мыслью о суверенности человеческих прав. Это материалистическое и атеистическое учение Французская революция омыла потоками крови, и оно после опьянения свободою принесло ей позор деспотизма. Не совсем верно говорить, что народы являются абсолютными хозяевами своей судьбы; их всемогущий повелитель — Господь, и никогда они не выйдут из-под его власти. Если бы они обладали абсолютной суверенностью, то могли бы бороться и против вечной справедливости, против Бога. Кто осмелится зайти так далеко? Но если принимать принцип божественного права в том значении, которое обычно связывается с этим словом, то это не менее опасно, поскольку отдает народы во власть обскурантизму, произволу и низменным побуждениям, логически приводит к господству каст, делает из народов стадо рабов, которые, как в Индии, управляются жрецами и дрожат под бичом своих господ. И как же иначе? Если суверен является посланником Бога, даже его наместником на земле, тогда он — полный господин над человеческими существами, подчиненными его власти, а эта власть может быть ограничена только теми общими правилами, по которым для одного хорошо то, что плохо для другого. На поле боя, простирающемся между этими двумя крайностями, ожесточенно сражались разные партии. Одни кричали: никакого божественного авторитета! Другие: никакого человеческого авторитета! Великий Боже, мой разум протестует и против той, и против другой альтернативы. Обе они кажутся мне равным оскорблением Твоей мудрости. Между божественным правом, исключающим человека, и человеческим правом, исключающим Бога, лежит истина, Макиавелли. Народы и отдельные люди — в руке Божьей. Они обладают своими правами и властью только при том условии, что будут пользоваться ими по законам вечной справедливости. Суверенность является человеческой только в том смысле, что дана человеку и осуществляется им. Она божественна потому, что дана по изволению Господа и может осуществляться только в соответствии с заповедями, данными Им.

Разговор шестой. Преимущества либерального государства