Тем не менее можно сказать, что вся история чудесна и провиденциальна: тут и там малочисленные воинства, кажется обреченные на поражения, одерживают благодаря силе духа победы над превосходящими силами врага и т. д. Божественная, воля осуществляется здесь без нарушений энергетического баланса природы, она добровольно созидается свободной волей людей, творящих свои дела. Через веру и любовь (к ближнему, к Родине), через сопричастность Духу («Иже везде сый и вся исполняяй») свободная личность творит Божью волю.
Так и трактовали учение о свободной воле и Промысле Святые Отцы: «Причина всего того, что происходит… или Бог, или необходимость, или судьба, или природа, или счастие, или случай» (Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. М., 1992. С. 177). «…Ибо то, что находится в нашей власти, есть дело не Промысла, но нашей свободной воли» (Там же. С. 184). «…В нашей власти находиться или прибыть в добродетели… или оставить добродетель, что именно и есть — очутиться во грехе…» (С. 187).
Наиболее цитируемое из Нового Завета: «…верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести» (1 Кор. 10, 13). У апостола здесь речь об искушающих помыслах, а не о внешнем насилии. Надо понимать, что человек свободной волей, благодаря действию Духа Святого, помыслы эти может преодолеть.
Но вот какие трактовки получает это учение у некоторых современных богословов: «Божественная воля, попускающая зло, всегда пресекает действие на нас злой воли, через которое создается непосильное искушение. Божественный Промысл попускает зло только потому, что оно может быть пережито во благо нашего спасения и потому не допускает зла „непосильного“».
Соответствует ли такая проповедь духу Евангелия? Ведь именно такая постановка вопроса увела (в течение последних двух столетий) из Церкви почти всю нашу болезненно реагирующую на всякую неправду интеллигенцию. Вот тут и возникает Иван Карамазов со своей «слезой ребенка»: «…весь мир познания не стоит тогда этих слезок ребеночка…» И вот выводы: святоотеческое учение говорит, что в случае свершающегося зла Божье присутствие в том и заключается, что Дух Святой «иже везде сый и вся исполняяй…» (современным языком мы бы сказали, что вследствие Божьего Промышления мы и имеем не энтропийный мир), а потому и возможна свободная воля грешника, свершающего зло. Но в силу этого же дара и возможно ему противостоять. (В мире безбожном, то есть энтропийном, в конечном счете — редукционном, ни злая, ни добрая воля не могла бы реализоваться.)
Иные же богословы (что характерно для XIX–XX вв.) учат, что в злой воле Промысл в том, что он чудесным образом пресечет зло, когда чаша терпения переполнится. Человек традиционной культуры имеет религиозный тип сознания (монизм) и такое вероучение подсознательно принимает, как принимает на веру сказку, но лишь постольку, поскольку способен терпеть гнет. А потом — «не дай бог видеть русский бунт…». Интеллигент тем и отличается от народа, что традиционного сознания у него нет, он дуалист, его волнует гнозис. Он с порога отметает веру в божественное пресечение зла. Разумеется, и это есть предмет веры. Жизненный опыт не может здесь быть критерием установления истины…
Дискуссия затянулась, но, нам представляется, именно в фольклоре (стихе, эпосе, воинских песнях, пословицах…) находит наиболее верное отражение представление о свободе воли. «Вольному — воля, спасенному — рай» — в одной фразе целое учение, недоступное Канту и Ницше. Видимо, народное богословие определило триумф и трагедию русских бунтов, вплоть до уникальной попытки построения коммунизма.
Только определившись со свободой воли, можно понять решение теодицеи и в итоге построить — наконец-то! — православную историософию. Сколько сил было отдано поиску смысла истории в русской философии… Какова же историософия в народном богословии? На это опять-таки отвечает «Голубиная книга» (конечно, историософские воззрения распространяются на всю традиционную культуру):