Разговор за рюмкой чая. Не бойся чувств и слёз не бойся

– Ну уж нет. Сама… видел, как сама. Чуть богу душу не отдала.

– Так и пора уже. Зажилась. Пора бы и честь знать.

– Рановато про честь, бабушка. Вы ещё о-го-го! Поживёте. Адрес давайте.

Поднимаемся на четвёртый этаж ветхой пятиэтажки. Двухкомнатная квартира. Значит, есть кто-то, иначе, зачем пожилой женщине две комнаты.

Обстановка скудная, убогая, ветхая, сквозит дыханием времени, одиночеством. Не как у меня, когда детвора в доме, друзья есть, знакомые, родственники, а абсолютно беспомощного, тоскливого, горемычного.

Почему так?

 –Дети-то у тебя есть?

– Есть… были… не здесь. Дочка с мужем и детворой в Мурманске. Не упомню, когда и видела последний раз. Наверно детишки уже выросли. Не знаю. Ничего о них не знаю. А сын в Москве. Большой человек, при должности, с положением. Гордость моя. С руководством страны как я с вами общается.

– А телефон, телефон, номер его, есть?

 –Да, есть-то он, есть, только нельзя ему звонить, некогда ему – большой человек.

– Как же вы общаетесь с этим большим человеком, если ему звонить нельзя?

– А и не общаюсь. Года три назад, может и больше, не упомню уже, человек от него приезжал, денег сколько-то дал, спросил, не надо ли чего. А мне… зачем мне деньги? Пензия есть, на молоко и хлеб хватает.

– Всё-таки давайте номер, позвоню.

– Нет-нет, милок, не нужно его беспокоить. Привыкла я уже одна, так и помру. А хочешь, я тебе квартиру отпишу? Мне она уже без надобности.

– Мне тоже. Отпишете, а тот большой человек не ровен час объявится, меня обвинит в мошенничестве или в чём ещё. Оставим эту тему. Давайте думать, что дальше делать.

– И то верно. Да чего думать-то, так всё понятно. Сейчас Матвеевн придёт, соседка, ей, как и мне, девятый десяток, вместе всё и придумаем. Обычно мы и ходим вдвоём, только приболела она сегодня, а я и до магазина не дошла, чего нужно не купила.

– Это не беда. Сейчас мигом сбегаю. Чего надо то? Говорите – запишу. Может пока чай поставить, чтобы голову освежить?

– Не, чай мне нельзя, сердце не велит. Я воды или компотику.

Помог я ей переодеться в домашнее, обработал ушиб, сбегал в магазин, дождался Матвеевну и уехал с тяжёлым грузом на душе.

Вот оно, настоящее-то одиночество. При живых детях, при множестве внуков. А я-то  разнюнился: слёзы, сопли, душа болит, сердце мается…

Тьфу! Такое одиночество, если сравнить – счастье немереное.

Тут же Лизку вспомнил. Не то, чтобы плохое или хорошее, просто примерил ситуацию на её неприкаянную душу. Как по ней будущий жребий прописан.По всем меркам подходит – нагуляется всласть, а тогда… разве что дети чересчур сердобольными окажутся.

Но это вряд ли: обидела она их, бросила, словно нечто ненужное, отжившее и носа не кажет. Как дети ту упавшую бабушку.

Лизке ещё страдать и страдать, если вовремя не одумается.

Да куда там…

Свобода, которая дороже семьи и важнее будущего.

А я думаю, она от себя убежала, заодно от ответственности. Некоторые до старости не взрослеют.

Это судьба. Рукотворная.

Что посеешь, говорят, то и пожнёшь.