Разговор за рюмкой чая. Не буди лихо

К счастью Витю тоже оставили на второй срок.

К тому времени они были совсем неразлучны, к чему начали привыкать и воспитатели, и дети.

Когда ребята из первой смены разъехались по домам, а вторая ещё не прибыла, случился тот самый первый раз.

Первый и единственный, если быть точным.

Зарина ничего толком не поняла, потому, что ничего не видела, только чувствовала что-то неопределённое.

Зарина как себе самой доверяла другу.

Он никогда не сделал бы ничего плохого.

Девочка неподвижно лежала на кровати в полной темноте, когда Витька с фонариком разглядывал её писечку, когда сопел и потел.

Тошнить Зарину начало уже в школе.

Как ни была занята мама, заметить, что происходит нечто странное, смогла довольно быстро.

Конечно, поначалу она грешила на расстройство пищеварения, на простуду, на кишечную колику, по причине чего сделала анализы, результат которых ошеломил.

Мама глазам своим не поверила.

Такого… просто не может быть.

Девочке нет ещё двенадцати лет, она ребёнок.

Между тем у ребёнка начались по-настоящему серьёзные женские проблемы: днём Зарину рвало и мутило, а к вечеру на неё нападал жор.

Пришлось вести девочку к гинекологу.

Приговор был однозначный. Хотя нет…

Маме предложили на выбор – аборт или роды.

Она выбрала операцию.

Кто виновник “торжества” Зарина стоически скрывала.

Не знаю и всё.

У Витьки в школе началась своя жизнь, почти взрослая.

Афишировать – связь с пигалицей он не хотел, поэтому избегал встреч на глазах у одноклассников.

Зарина дождалась друга после занятий и сообщила о том, что сказал доктор.

– Прям так сразу? Мы же всего один разочек, даже не по-настоящему. Так не бывает.

– Я в этом не разбираюсь, – ответила Зарина, – мама требует избавиться от ребёнка. Что ты об этом думаешь, тоже его не хочешь?

– Не знаю. Конечно, хочу, но что мы можем решать, мы же не взрослые. Им видней. Я в девятый класс хочу перейти, потом институт…

– Понятно.

– Ничего тебе, Зарка, непонятно. Рано нам, вот и всё.

Витька не испугался, не спрятался. Пришёл к Зариным родителям и сам признался во всём. Знал, наверно, что несовершеннолетнего судить не будут.

Зарина всё же поняла глубоко по-женски, наверно на уровне интуиции, что любовь и нежность на этом закончились.

Она замкнулась, ушла в себя, целыми днями играла бумажными куклами, выплескивая на них несбывшиеся мечты, обманутые надежды и эмоции, которые на глазах меняли интенсивность и цвет, превращаясь в нечто серое и бесформенное.

А ведь девочка успела придумать целую жизнь, совсем не кукольную, настоящую, в которой было всё не так, как у мамы с папой.

В той новой жизни была она, Витя и дочки.

Зарина представляла то двух малышек, то трёх.

Девочки были такие замечательные, такие милые и родные…

В тот день…

Даже погода не была согласна избавиться от живого плода.

Всю ночь Зарина просидела на подоконнике неподвижно.

Слёз не было.

Просто внутри что-то замерзало и замирало, просто сердце то и дело забывало качать кровь, просто дыхание сбивалось, ноги затекали, а во рту была неприятно-горячая горькая  сухость.

Витька провожал их с мамой, прячась в отдалении за деревьями.

Зарина видела его, но ей было безразлично Витькино присутствие.

Она всё решила, всё поняла: это не тот человек, которого она представляла себе в мечтах.

Совсем не тот.

Юноша из грёз никогда не отказался бы от трёх милых дочурок.

Он их любил.

Зарина видела это в цветных грёзах собственными глазами.

Теперь девочка знала, почему во сне у её любимого невозможно было разглядеть лицо: это был не Витя. Наверно она ещё встретит мальчика из сна.

Больничный коридор был серый, пустой и холодный.

Потолок и стены непонятного цвета давили: голова шла кругом, подкашивались и дрожали ноги, останавливалось дыхание.

Мама как назло пыталась её обнять, что было ужасно противно.

Зарина села у стеночки на ветхую скамейку, отключилась от реальности, представила сцену из прочитанной некогда сказки, как королеве отрубили голову, которая катилась и хлопала глазами.

Мурашки толпой прокатились по её хрупкому телу.

Зарина затряслась от холода, тут же вспотела.

Рядом сидели несколько взрослых женщин в напряжённых позах с бледными печальными лицами.

Они были молчаливы, неподвижны, холодны и излишне серьёзны.

Как они могли на такое решиться?

Как!

Медперсонал то и дело выглядывал в коридор. Зарину явно разглядывали и обсуждали.

Плевать.

Сейчас умрёт дочь, вместе с ней она. Пусть делают, что хотят.

У Зарины нет сил сопротивляться.

Маму внутрь операционной не пустили, лишь дали бумаги, в которых она расписалась.

Воздух вокруг сгущался, становился тяжёлым, липким. Он придавливал девочку к земле, которая норовила убежать из-под ног.

В ужасном помещении, не похожем на место, в котором можно жить, был раздражающий, очень неприятный запах. В лотках на белых простынях лежали страшные на вид блестящие инструменты, напоминающие столовые приборы.

Зарина подумала, что сейчас эти люди разрежут живот, вытащат дочку, положат маленькое тельце на белоснежные ткани и начнут пировать.

В глазах девочки мелькали красные концентрические круги.

Её раздели, обтёрли, усадили в ужасное кресло.