Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.

Радист Мудрый сапер

Тысяча девятьсот лохматый год. Первая гвардейская площадка Н-ского соединения РВСН. Ленинская комната 4-го дивизиона. Политзанятия. Мы, молодые стажёры из учебки, причащаемся политической зрелости из рук изрядно «послевчерашнего» сапёрного капитана рыжей масти с габаритами, заметно превосходящими г-на А. Шварценеггера (вы когда-нибудь видели маленьких и щуплых сапёров? Я – нет. По-моему, они уже рождаются с пометкой «Инженерные войска или батареи боевого обеспечения»). Ему хреново и скучно. Но он продолжает что-то рассказывать о последнем Пленуме руководящей и направляющей, мать её за ногу.

Нам просто скучно. Но, ещё не успев «обуреть» после уставных порядков ВШМС, [130]мы дружно конспектируем его речь, фильтруя междометия и матерные эпитеты.

Местным старослужащим, пойманным по ходу и загнанным на политзанятия, тоже скучно, и они не делают из этого тайны. Шум, перешёптывания…

Капитану это, наконец, надоедает. Он отрывает мутный взор от конспекта занятий.

– Пупкин, ещё слово, и я тебя неприятно удивлю.

– И чем же вы меня можете удивить, тащкапитан?

(Пупкин. Бурый дедушка-радиомеханик, прошедший огни и воды. Забивший уже почти на всё и всех. Тем более на какую-то ББО-шную «мазуту»).

– Чем-чем? В морду получишь, вот чем.

– Неправда ваша, тащкапитан, солдат бить нельзя. Что же скажет замполит?

– Хе… умный ты, Пупкин. Хитрый ты. Но это тытак думаешь…

– Вот я беру лист бумаги, Пупкин, и пишу: «План индивидуальных занятий по рукопашному бою с рядовым Пупкиным. Дата… сегодняшняя. Начало… немедленное. Продолжительность – 4 академических часа. Руководитель – капитан Сапёрный. Теоретическая часть – 40 минут. Практическая часть – 4 х 35 минут». И так далее… Счас утвержу у командира дивизиона и пойдём, Пупкин, заниматься…

Оценив ситуацию, Пупкин сдувается, как пробитая шина… Мы смотрим на капитана с неподдельным восхищением его военной мудростью.

Старшина Парад – дело серьёзное

Одесса, осенние деньки, ласковые как шёлк. Пушкин в ссылке отдыхал, а не маялся, факт. Эх, нам бы ту ссылку, так нет, маемся. Чем? Строевой, к параду готовимся. За спиной уже честно оттоптанные тренировки на родном ОКПП, в погранотряде, в артучилище в составе полного парадного расчёта, теперь аэродром. Каблуки на сапогах стоптаны по самые коленки. Э-эх!

– Становись! Пара-а-ад! Ра-а-авнясь! Сссырна! Товарищ генерал-лейтенант! Войска Одесского гарнизона для тренировки построены, начальник парадного расчёта….

Старый генерал-лейтенант, взойдя на трибуну, отеческим взором окинув застывший строй, кашлянул в микрофон и начал краткую трогательную речь.

– Товарищи военные! (О, это новое слово в Уставе, раньше он так нас не называл). Тот позор, который я пережил в процессе подготовки к этому параду, загонит меня в могилу. Оправданий нет. Вы, безусловно, худший парадный расчёт в моей долгой жизни. Если бы я мог всех вас расстрелять, то я бы это сделал ещё неделю назад в училище, но время упущено, хуже вас ходят только папуасы в Зимбабве и, как показала вчерашняя тренировка, ездят, с позволения сказать, наши танкисты. Я старый артиллерист и знаю, о чём говорю. Единственное, что вселяет в меня надежду, так это то, что сегодня вся эта позорная акция проводится совместно с теми, кто до вчерашнего дня считал, что они механики-водители. Если вы и дальше так будете ходить, моряки, мать вашу, вас это касается в первую очередь, гибель «Варяга», бля, то я отдам приказ давить вас к едрёне матери! Ясно?

Коробки монолитно стояли, внимая высокостоявшему. Возможно, кто-то и подумал о вариантах ответа или вопроса, но взлетавшая с соседней полосы «Тушка» рёвом своих турбин отшибла эти поползновения напрочь.

– Парад! Вольно! Командирам коробок приступить к осмотру!

Началась рутинная подготовка, коробки раздвинули, шеренги колыхнулись и замерли вновь. Ремень, автомат, фуражка, номер, следующий, ремень, автомат, фуражка…

– Становись! Пара-а-а-ад! Равняйсь! Ссырна! К торжественному маршу, (чуть качнувшись, знамёнка – бам-бам-бам), на одного линейного дистанции, побатальонно…, первый батальон прямо…, остальные на-аа-апра-аа-во! (Бум!) Ша-а-агом… Арш!

Все всколыхнулось в едином ритме, в голове раскатисто-тугой ритм барабана, оркестр ещё молчит. Первыми на расстрельную дистанцию выходят «юные барабанщики». Все, остался один линейный, сейчас начнётся… Барабаны кибальчишей смолкли, взвыл в оргазме оркестр, взмах белых перчаток и палочек… Микрофон на трибуне засопел. Коробка вышла к трибуне.