Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По

До сих пор я не открывал глаз. Судя по всему, я сидел, выпрямившись, в чрезвычайно неудобном кресле с высокой спинкой. Втянув носом воздух, я почувствовал промозглый запах гниения, заставивший меня предположить, что я нахожусь в каком-то сыром подвале или чулане. Где-то невдалеке я различил оживленно переговаривавшиеся мужские голоса, хотя слова звучали слишком неотчетливо и различить их я не сумел.

В первый раз после того, как сознание вернулось ко мне, я попытался пошевелить руками, но тщетно. Запястья были туго привязаны к подлокотникам кресла. Скоро я обнаружил, что лодыжки точно так же прикручены к его ножкам.

Разлепив веки, я оглянулся. К этому моменту я уже в общих чертах представлял себе свое положение. Представшее моим глазам зрелище в основном подтвердило мои выводы.

Я действительно находился в похожем на пещеру подвале, освещенном несколькими факелами, вставленными в железные кольца, прикрепленные к стене. Кроме стола, кое-как сколоченного из грубо обтесанных досок, никакой другой мебели не было. Пара больших янтарно-желтых бутылок со стеклянными пробками стояла на столе возле плоской оловянной миски и разных по форме и размеру свертков, обмотанных грязной белой парусиной и для надежности обвязанных грубой бечевкой. Разделочный нож и мясницкий тесак торчали посреди стола, воткнутые в его шероховатую поверхность.

Стены были грубо оштукатурены. В самом дальнем конце подвала был выступ, относившийся то ли к дымоходной трубе, то ли к камину. Из него была вынута едва ли не половина кирпичей, в результате чего образовалась выемка фута четыре в ширину и примерно три фута в высоту и глубину. Вынутые из кладки кирпичи были сложены возле подножия выступа, тут же стояла бадья с известковым раствором и лежала горка песка. На земляном полу валялся мастерок.

Долетавший до моих ушей приглушенный разговор вели двое мужчин, стоявших в нескольких ярдах от меня. В одном я сразу узнал доктора Фаррагута. Второй стоял ко мне спиной. Однако ошибиться в том, кто это, было невозможно, особенно учитывая деревянную треногу с дагеротипом.

В подвале находился еще один человек. Она сидела рядом, привязанная к креслу точно так же, как и я, куском крепкой веревки.

Девочка явно внимательно наблюдала, ожидая, когда же я начну подавать признаки жизни. Увидев, что я очнулся, она крикнула дрожащим голоском:

– О мистер По, слава Богу, что с вами все в порядке! Я смертельно боялась, что вы уже не очнетесь! Бедная ваша голова! Очень больно?

И в самом деле, хотя двойной ушиб на лбу болезненно пульсировал, никаких более серьезных последствий избиения, учиненного доктором Фаррагутом, я не чувствовал. Зрение мое не помутилось, а мозг работал с привычной остротой и проницательностью.

Прежде чем я успел ответить на вопросы Луи и в свою очередь спросить, благополучно ли обстоят ее дела, Фаррагут и его сообщник, встревоженные голосом девочки, прервали заговорщицкие перешептывания и, повернувшись к нам, подошли ближе и встали перед нашими креслами.

Впервые я увидел Герберта Баллингера с того дня, когда примерно неделю назад мы с Сестричкой заходили в его мастерскую договориться насчет дагеротипов. Черты его лица, разумеется, не изменились, хотя вместо дружелюбной улыбки, которой он приветствовал нас в первом случае, губы его кривились в холодной, презрительной усмешке.

Что касается Фаррагута, то в нем не осталось и следа обычного благодушия. В зловещем свете факелов лицо его выглядело положительно дьявольски, а глаза сверкали неестественным блеском.

– Так-так, детка, – сказал Фаррагут, обращаясь к Луи и в то же время не сводя свирепого взгляда с меня. – Твой дружок, мистер По, в полном порядке. Неважно ему, это правда, но особого вреда мы ему не причинили. Не думаешь ли ты, что я стал бы рисковать таким прекрасным мозгом? Нет-нет – поврежденные органы мне не нужны.

Что старый доктор хотел сказать фразой о «поврежденных органах» – не знаю, хотя ее зловещий подтекст нельзя было не почувствовать.

– До чего же я вас ненавижу за то, что так обращаетесь с нами, противные! – воскликнула Луи. – Да будь я мальчишкой, порвала бы все эти ваши веревки да выпорола бы хорошенько. Еще посмотрим!

– Ха-ха, – сдавленно хихикнул Фаррагут, поворачиваясь к своему молодому сообщнику. – Порох, а не девчонка! Я же тебе говорил, Герберт, горячая штучка!

– Как бы не обожглась, – проворчал Баллингер.

Сверкнув глазами в сторону дагеротиписта, чья правая рука, как я только что заметил, была небрежно перевязана лоскутом белой тряпки, Луи воскликнула:

– Жаль, что моя шпага – всего лишь деревяшка, а не настоящая сталь, я бы тебе полруки оттяпала, а не оцарапала бы!

Весь вспыхнув, Баллингер придвинулся к креслу Луи, подняв левую руку к груди, словно готовясь злодейски ударить наотмашь беспомощного ребенка.

– Нет! – воскликнул я, неистово вырываясь из кресла.

– Стой! – крикнул Фаррагут, вклиниваясь между девочкой и разъяренным дагеротипистом. – Спокойней, Герберт, – умиротворяющим тоном продолжал он. – Ты ведь не собираешься испортить девочке мордашку? Рано еще. Потерпи.