Разговорный жанр

Через два часа они въехали в соседний город. Ксенофонтов уверенно показывал дорогу, и вскоре машина остановилась на оживленной площади – в филармонии скоро должен был начаться концерт.

– Вперед! – Ксенофонтов решительно направился к служебному входу.

– Послушай. – Зайцев тронул его за локоть. – Может быть, в ваших газетных коридорах все иначе, но я не могу на ходу принимать решения. Я должен знать, куда иду, зачем, чего ожидать и к чему быть готовым.

– Отвечаю, – легко произнес Ксенофонтов, не замедляя шага. – Никаких решений принимать не придется. Принимать решения будешь завтра в кабинете начальника. Чего ждать… Предстоят приятные неожиданности. А твой помощник, – Ксенофонтов кивнул в сторону машины, – пусть остается пока с водителем. На всякий случай. Чего не бывает в нашей жизни, полной опасности и риска. Да и билетов у нас только два.

Действительно, девушка сдержала слово, и билеты были отложены. Друзья прошли в зал и уселись в третьем ряду как раз напротив сцены. В ближайшие два часа им предстояло наслаждаться искусством победившего пролетариата. Плотненький мужичок подбрасывал гири, ловко ловил их собственным загривком, другой артист не менее ловко подбрасывал девушку, и та взлетала, вертелась, переворачивалась в воздухе, неизменно попадая ступнями в ладошки своему подбрасывателю. Потом полуголая тетенька бесстрашно пропела несколько песенок, стараясь, чтобы ее исполнение ничем, ну совершенно ничем не отличалось от исполнения телевизионных див. Жаловался на свою судьбу непутевый паромщик, перевозя людей с берега на берег, носился между хатами аист, роняя, где надо, детишек, а несчастная женщина безутешно просила Шерлока Холмса разыскать ее первую любовь.

– Кто бы мне нашел мою любовь, – не менее безутешно проговорил Зайцев.

– Твоя любовь нашлась, – ответил Ксенофонтов, не отрывая взгляда от сцены.

– Ты бы хоть спросил, кто есть предмет моих воздыханий.

Зачем… Я и так знаю. Саша и Вова. Вот в данный момент… в пяти метрах от тебя… освещенный прожектором… в прекрасно сшитом костюме… на сцене… потешает публику… Саша.

– Ха! – хмыкнул Зайцев, не вполне вникнув в смысл сказанного, но через секунду медленно повернулся к Ксенофонтову. – Что ты сказал?

На губах Ксенофонтова блуждала счастливая улыбка.' Примерно так смотрят родители на своих чад, которые, окончив первый класс музыкальной школы, впервые поднимаются на сцену. Была в его улыбке и родительская умиленность, и гордость, и даже некоторая блаженность.

– Как он тебе? – спросил Ксенофонтов. – По-моему, ничего. И рост, и голос, и манеры… Бедную Таню можно понять.

– Так, – еле слышно проговорил Зайцев, словно боясь вспугнуть опасливую дичь. – Так… Но у него другой голос.

– Ничуть. Ты слышал запись, сделанную из дивана. А здесь голос, усиленный динамиками. И это… Ты не голос слушай, слова…

– При чем тут слова? Он рассказывает старый анекдот про алкоголика, который выдавил в чай канарейку, приняв ее за лимон… Я слышал эту историю лет тридцать назад!

– Старик, я ведь не первый раз его слушаю, не первый концерт отсиживаю. Значит, так… Ты хотел знать фамилию… Она написана на афише у входа. Буквы – по метру каждая. Портрет расклеен по городу на всех щитках. Он там не очень похож, но узнать можно.

– Неужели это он…

– Сегодня, скорее всего, ты брать его не будешь… Пусть повыступает, денег заработает, публику опять же подводить нельзя – билеты раскуплены на неделю вперед. Да и Вова… Наверняка его телефон в записной книжке этого остряка. Хочешь, и Вову найду, а?

– Не надо, – твердо сказал Зайцев.

На этом разговор закончился, поскольку на друзей зашикали со всех сторон, кто-то даже похлопал их сзади по плечам, и они замолчали. В антракте Зайцев бросился к междугородному телефону, потом рванул в местное управление внутренних дел, дал какое-то очень важное поручение парню, которого привез с собой, и в конце концов остался в городе на ночь. А Ксенофонтова на машине отправил домой. Помня о неразговорчивости водителя, тот устроился на заднем сиденье и всю дорогу проспал.