Читаем Разговоры полностью

Разговоры

Сергей Михайлович Волконский

— Уж там авторское право не догонит. А где вы видели пустыню?

— В Египте, в Тунисе.

— Тоже сказка?

— Колыбельная, верблюд — колыбель.

— А похоже — Каир и Тунис?

— Совсем другое. Каир железно-красный, Тунис белый.

— А толпа?

— В Каире — синяя.

— А в белом Тунисе?

— Что хотите. Идет перед белой ослепительной стеной арап, черный, черней черного, в светло-зеленом бурнусе, большой вырез на черной груди перерезан белой рубашкой; вдруг запускает свои обе черные лапы за пазуху и из-за пазухи зеленого бурнуса в черных лапах вытаскивает два апельсина.

— Вижу… А что, большое удовлетворение в путешествии?

— Удовлетворение? Разве на земле бывает удовлетворение? Чем больше видишь, тем больше хочется видеть, и чем больше нравится то, что видишь, тем больше хочется видеть то, чего не видишь. На Цейлоне растет «тюльпановое дерево» — огромный ствол у земли как будто несколько раз закручивается вокруг себя, сам себе делает пьедестал и потом, как гладкая серая колонна, подымается вверх под развесистую шапку; на ней висят и с нее падают огромной величины красные цветы — цветочные бокалы, воланы из пурпуровых лепестков: прямо «Парсифаль». И что же? Под этим куполом, у подножия растительной колонны, на земле, усеянной тюльпанами, среди невероятной красоты этой непонятной природы вставала в душе и тянула к себе убогая прелесть убогого взморья: под уходящею волной лоснящийся песок.

И лес, неведомый лучамВ тумане спрятанного солнца.

— Понимаю… Не только «на севере диком» сосны грезят о пальмах…

— Но и пальмы грезят о морозной пыли и о небесных заревах, ложащихся на сталактиты обындевелых сосен…

— А что, пустыню можно себе представить иначе чем арабскою? Я не могу.

— И я не могу. Но когда-нибудь и она была другою, как и все на земле. Между Тунисом и Сфаксом есть посреди пустыни римский цирк, гигантский.

— И ничего кругом?

— Кактусы; пустыня, колизей и кактусы.

— И нет жилья?

— Есть арабские сакли — приютились в теневой стороне; но что же эти гнезда человеческие под этакой громадой? Это мне напомнило, хотя совсем не похоже, город Спалато на Далматинском берегу Адриатического моря. Дворец императора Диоклециана, полуразрушенный, в остове этого дворца поместился город. Лестница царского жилища — улица, двери — городские ворота.

— И современные люди, как поселившиеся паразиты?

— Микробы в щелях римского скелета. Знаете, есть такая особая вошь, она нигде не водится — только на шишке, которая вырастает на лбу у кита на его сто первом году от рождения. Огромный старый кит, этот колизей среди пустыни — старый, древний, хмурый, гордый среди корявых кактусов, непреклонный в неслиянности римского величия с беднотой арабского кочевья.

— Вижу… Вижу белое колыхание мягких бурнусов на римской недвижимости каменных лилий.

— Но самая сказка — это Джейпур, главный город Раджпутаны, по дороге из Калькутты в Бомбей. Розовый городок, резиденция магараджи; весь городок — одна «царская потеха», балет на открытом воздухе. Я «посреди сцены», на площади у фонтана, остановил извозчика, смотрел, смотрел — уходить не хотелось. Проваживают царских лошадей — уздечки, чепраки… Проваживают царских пантер — это как соколиная охота, чтобы ловить других зверей… Катают царских танцовщиц — смуглые лани, в кисее, с кольцами в ушах, с серебряной бородавкой на ноздре…

— Красивые?

— Самые красивые в Дели…

— А толпа?

— Апогей кавказской расы, всех цветов загара; и всё кисея, бледные цвета: под жгучим солнцем, умирающие радуги…

— Посмотрите, что делается на улице, а я забыл калоши дома…

— И все же идти надо…

— Когда же?

— А вы не будете завтра на вечере античной психо-мимо-мело-пластики?

— Буду, конечно.

— Ну вот, там встретимся.

— У вас где место?

— Нет еще места. Да сядем рядом — не прогонят, места будут. Ну-с, я иду. Терпеть не могу, когда народ начинает собираться.

— И какой народ! Вы заметили, теперь в Москве какие странные появились типы? Не то русские, похожие на американцев, не то американцы, похожие на русских.

— Полуавиаторы какие-то… Я бегу. Заплатите?

— Не беспокойтесь… Постойте, постойте… Сегодня, поздно, часов около двух, я пойду в ваш трактирчик.

— В «Прогресс»?

— Вы не пойдете?

— Ну кто же против прогресса пойдет!

Москва,

18 октября 1911

<p>11</p><p>За рубежами</p>

Над бескрайними снегами

Возлетим!

За туманными морями

Догорим!