Разговоры мужчин среднего возраста

СЛАВА. А у меня вообще все по-другому. Просто для меня секс с любимой женщиной и секс... с любой другой - два принци­пиально разных занятия. И дело не в том, что первое гораздо лучше - хотя оно, конечно, гораздо лучше, - просто... ну, вот, ты любишь жену, а еще ты любишь, например, колбасу. И если ты пошел, купил двести грамм докторской колбасы и съел - это же не значит, что ты изменил жене с колбасой.

ЛЕША. Только как объяснить жене, что это никакая не измена, а... ну, как сказать?.. колбаса?

КАМИЛЬ. А вот изменить, почему-то, можно только жене или мужу. А почему нельзя изменить, например, детям? Представ­ляете, тебя видели выходящим из Макдоналдса с чужим ребен­ком. Или находит ребенок у тебя в кармане чек от конструктора «Лего». А ты ему «Лего» не покупал. Или ты приходишь домой, а от тебя пахнет сладкой ватой. Или просто на улице купил не­знакомому ребенку мороженое. Один раз, ничего серьезного. А твой ребенок это заметил. «Ты его знаешь? - Да нет, просто купил мороженое. - Да? И в который раз ты ему просто купил мороженое? - Я же тебе говорю, я его первый раз вижу. - Еще лучше: первый раз видишь человека, и сразу ему мороженое! Здорово! - Да что тут такого? - А ты не понимаешь?» И все; на­завтра - шкафы пустые, игрушек нет и записка: «Прощай. Из детского сада меня заберет мама».

САША. Я прошу прощения, я смотрю, тут знающие люди собра­лись... у меня тогда вопрос: а онанизм - это измена, или нет?

ЛЕША. Ох, это сложный вопрос. По-моему так - если во время... ну, понятно... представляешь себе женщину, то да. А не пред­ставляешь - нет.

КАМИЛЬ. А если представляешь жену?

СЛАВА. А если представляешь колбасу?

САША. Все, я снимаю вопрос. Слишком высокий уровень дис­куссии.

ЛЕША. А что мы про всякие гадости... эти истории... колбаса... я вот видел фотографию - пожилые мужчина и женщина захо­дят в море, держась за руки. Со спины снято, они голые, такие стариковские фигуры... ясно, что прожили всю жизнь вместе. И так сразу трогательно. Хочется, чтобы у тебя тоже так было.

СЛАВА. Но в старости.

ЛЕША. Ну, подожди. Или вот, я был в Берне, мне рассказывали, медведь в Бернском зоопарке - у него медведица умерла. И он никого не принимает. Ему одну подсадили, он ее прогнал, на­давал ей, ухо порвал. Думают, может, просто не понравилась -подсадили другую, молоденькую, симпатичную. Он ее тоже выгнал. Старый однолюб. Хранит верность. Человек! В смыс­ле - медведь! Рассказываешь - и как-то приятно.

САША. А ведь запросто могла быть другая история - он такой маньяк оказался, медведицу затрахал, ее забрали у него, вто­рую подсадили - он и ее затрахал, ухо ей порвал в раже, потом сторожиху затащил, трахнул, она ему двух медвежат родила... сторожевых... еще ежик мимо пробегал, он дотянулся, ежика трахнул, тот лопнул... это я еще ничего не рассказал про туриста из Монголии. И вот рассказываешь это в компании, и тоже все большое удовольствие получают.

ЛЕША. Ну, да, но оно как-то мельче, даже само качество ощуще­ний другое. И слова другие - там он молодец, мужик. А здесь - молодчик, красавчик.

СЛАВА. А погоди, вот, все-таки, по поводу стариков. Нет, все очень трогательно, но почему ты думаешь, что они друг другу не изменяли? Может, он тоже «ездил в командировки»... и у нее что-то было... но при этом они любили друг друга. Так что, не может быть? Может, они даже именно поэтому так долго вмес­те. Не может быть?

ЛЕША. Нет. Не может.

СЛАВА. Почему?

ЛЕША. Потому что я не хочу. Все. Понял?

СЛАВА. А. Тогда, конечно.

САША. Действительно, ну почему все должны изменять?

КАМИЛЬ. А ты сейчас точно спросил - «почему должны?» Вот именно должны. Вот, он же в бане, он именно должен был му­жиков порадовать, раз он в командировку ездил. Или, допус­тим, жена на три дня уехала, и те же мужики тебе так...

САША. «Чего, Нинка уехала? Ну, я представляю, чего сейчас на­чнется!»

КАМИЛЬ. И ты тоже так ухмыльнулся, типа «да уж, зря времени терять не буду», а сам думаешь - «да чего я должен?» И в пер­вый день действительно - пришел с работы, поподнимал ган­тели, попил кефиру, сел читать книжку. Целый час читал одну страницу... не понимая смысла... думал, чего я сижу-то? надо же что-то делать. В десять вечера бросил книгу и начал судорожно всем звонить. И все, конечно, отказали. Звонил до 12-ти, понял, что раньше надо начинать, перенес на завтра, лег спать. Оста­лось два дня.