Разговоры на песке. Как аборигенное мышление может спасти мир

Эта система распространялась со скоростью лесного пожара: Венгрия переняла ее в 1868 году, Австрия в 1869-м, Швейцария в 1877-м, Голландия в 1878-м, Бельгия в 1879-м, Великобритания в 1880-м и, наконец, Франция – в 1882-м. Вскоре после этого она была введена и европейских колониях, в том числе в Австралии.

Как мы видели, США оказались вовлечены в прусскую систему намного раньше – еще Бенджамин Франклин выступал за ее введение. В 1913 году Вудро Вильсон основал Федеральную резервную систему, также скопировав германскую централизованную банковскую структуру: тем самым государство стремилось контролировать и образование, и денежное обращение, как это было в Германии.

В дальнейшем между Германией и США обнаружились еще более интересные связи: обе эти страны заимствовали древнеримские символы и мечты, потому что одержимость Германии Древним Римом никуда не делась. Своего главу немцы называли der Kaiser, по-немецки – «цезарь». Кроме того, в своей символике они начали использовать изображение фасций – пучок розог с топором посередине, – который некогда символизировал римскую государственную власть. Их примеру последовали США. На обложках американских образовательных документов появились ровно те же символы, а фасции и по сей день остаются важным знаком американской власти: их с гордостью выставляют на многих официальных церемониях.

Римские фасции стали символизировать целую систему представлений о социальном контроле и национальном доминировании – недаром от них получил свое название фашизм, а нацисты взяли к тому же на вооружение и разновидность римского приветствия.

В эпоху, когда Гитлер красовался на обложке журнала Time как человек года в Америке, любимая нацистами псевдонаука евгеника находила почитателей по всему западному миру. Она была призвана узаконить многолетнюю традицию превосходства белых, которая ранее послужила основой для националистических ценностей, сформировавшихся во времена Австралийской федерации и нашедших свое воплощение в политике «Белой Австралии»[28].

Не только в Австралии, но и по всему миру новые системы образования, национализма, финансов, корпоративизма и социального контроля зиждились на фашистских идеях и теориях из Германии и Соединенных Штатов, которые поощряли истребление коренных народов и меньшинств в стиле белых рыцарей прошлого. Новые национальные государства, не преуспевшие в строительстве империй в эпоху географических открытий, попытались наверстать упущенное за счет своих богатых землями соседей, что привело к катаклизмам. Когда рассеялся дым, земли, власть и ответственность за преступления оказались неравномерно распределены между выжившими, и на сцену вышел новый мир с новыми нарративами, которые предлагали выхолощенную версию истории торжества добра над злом.

Тем не менее структурный расизм, сложившийся благодаря прусской системе образования и евгенике, не был отброшен – его просто подретушировали. После долгой борьбы за гражданские права и кампаний за социальную справедливость расовая неполноценность была переименована в «культурные различия», а расовая интеграция – в «примирение». В колониях ассимиляцию окрестили «преодолением отставания». Язык стал более политически корректным, но глобализация продолжала стремиться к культурному единообразию, экономическому подчинению и нивелированию идентичности.

В моей эксцентричной версии этой истории система государственного образования играет ключевую роль при переходе от одной эпохи к другой. Разумеется, это далеко не полное изложение, но я надеюсь, что моя маргинальная перспектива достаточно далека от шаблонов, чтобы вызвать вопросы относительно устойчивости глобальных систем, определяющих ход наших мыслей и нашу жизнь. Куда ведет нас текущий неспокойный переходный период? Хотим ли мы туда идти? В каких формах должна осуществляться передача знаний (которую обычно называют образованием) во время этого перехода? Оба-мы можем также попытаться понять, не слишком ли наши умы одомашнены и иссушены, чтобы браться за такие вопросы.

Для начала было бы неплохо услышать максимальное количество различных версий этой истории, разных точек зрения. Я лично многое почерпнул из феминистских источников, равно как от либертарианцев, поэтов, неоконсервативных профессоров, крайне правых активистов и заключенных. Немало я узнал и из общения с детьми, узниками образовательной системы.

Внезапно я представляю, как оба-мы стоим в школьной лаборатории и смеемся над всеми этими моделями эволюции, выставленными в стеклянном шкафу, и я спрашиваю себя, какие истории мы будем складывать и рассказывать друг другу теперь. Тссс, учитель идет!

«Вот вы где, – говорит он. – Зачем вы на это смотрите? Наверняка придумываете очередную дебильную теорию заговора, чтобы мы снова чувствовали себя расистами».

«Вовсе нет, – отвечаем оба-мы. – Мы просто любуемся красивыми черепами. Расскажите нам историю о том, как они появились».

Романтизация каменного века

Сначала я корчусь от боли