Разговоры немецких беженцев

- С превеликой охотой,- отвечала баронесса,- я полагаю, что остальные тоже не прочь. Однако ежели вы намерены предложить нам какую-либо историю на пробу, то я должна вам сказать, какие рассказы мне не по вкусу. Мне не доставляют никакого удовольствия рассказы, где, по образцу "Тысячи и одной ночи", одно событие вплетается в другое, интерес к одному происшествию вытесняется интересом к другому; где рассказчик считает себя обязанным подогревать любопытство слушателей, каковое он имел неосторожность возбудить, то и дело прерывая свой рассказ, и вместо того чтобы занять их внимание разумной последовательностью фактов, напрягает его до предела затейливыми и недостойными уловками. Всяческого порицания заслуживает, на мой взгляд, стремление превращать истории, составляющие единое поэтическое целое, в некие рапсодические загадки и таким образом способствовать порче вкуса. Выбор темы для рассказа я оставляю всецело на ваше усмотрение, но пусть, по крайней мере, его форма докажет нам, что мы находимся а хорошем обществе. Предложите нам для начала историю с небольшим числом лиц и событий, складно сочиненную и обдуманную, правдоподобную, естественную и не слишком низменную; пусть действия в ней будет ровно столько, сколько необходимо, да и нравоучения - не более того; это должна быть история, которая не стоит неподвижно, не топчется на месте, но и не летит сломя голову; история, в которой люди являются нам такими, какими мы хотели бы их видеть: не совершенными, но добрыми, не исключительными, но интересными и приятными. Пусть ваша история будет занимательна, пока вы ее рассказываете, оставит у нас чувство удовлетворения, когда вы ее окончите, и заронит в нас желание время от времени над нею призадуматься.

- Не знай я вас так хорошо, милостивая государыня,- ответил священник,я мог бы вообразить, что этими высокими и строгими требованиями вы вознамерились совершенно обесценить мой товар еще до того, как я успею показать вам какой-либо его образчик. Как трудно удовлетворить ваш спрос при таком мериле! Даже в настоящую минуту,- продолжал он, немного подумав,- вы принуждаете меня отложить рассказ, который я было наметил, до другого раза, но не знаю, не сделаю ли я второпях промашку, если с места в карьер примусь рассказывать одну старую историю, которая, правда, всегда первой приходит мне на ум.

В одном приморском городе Италии жил некогда купец, с юных лет отличавшийся умом и деловитостью. Был он к тому же и отличным мореходом и нажил большие богатства тем, что сам водил корабли в Александрию, где закупал или выменивал ценные товары, которые затем с выгодой перепродавал у себя дома или отправлял дальше, и северные страны Европы. Состояние его год от году все росло, тем более что в торговле он находил для себя наивысшую радость, и у него совсем не оставалось времени для дорогостоящих развлечений. Так в неустанной деятельности дожил он до пятидесяти лет, почти не ведая тех шумных удовольствий, коими услаждают себя мирные граждане; столь же мало, при всех достоинствах его соотечественниц, привлекал его и прекрасный пол, если не считать того, что он превосходно изучил женскую страсть к нарядам и украшениям и умел при случае с выгодой ею пользоваться.

Можно представить себе, сколь мало был он подготовлен к той перемене, которой суждено было совершиться в его душе, когда однажды его тяжело груженное судно бросило якорь в порту его родного города, и не в какой-либо обычный день, а в день ежегодного праздника, посвященного детям.

После богослужения мальчики и девочки высыпали на улицы, обряженные в самые разнообразные костюмы,- они выступали в процессиях или ватагой носились по городу, чтобы затем собраться на большом лугу и принять участие во всевозможных играх, где они могли показать свое искусство и ловкость и в честном состязании завоевать установленные для этого скромные призы.

Вначале наш моряк испытывал удовольствие, присутствуя на этом празднике, однако чем дольше он наблюдал безудержное веселье детей и восторг родителей и видел стольких людей, чьи лица освещала радость настоящего и приятнейшая изо всех надежд на будущее, тем отчетливее сознавал он, обращаясь мыслями к самому себе, свое крайнее одиночество. Впервые ему стало неуютно в пустых покоях его большого дома, и он принялся винить во всем самого себя.