Разговоры с Бухариным

"Что ты думаешь делать с этим документом?". — Бухарин ответил: "Дополню главой о международном положении и закон чу внутрипартийным вопросом". — "Но ведь это будет платформа?" — спросил Каменев — "Может быть, но разве ты не писал платформ?" — Тут в разговор вмешался Пятаков, который заявил: "Мой горячий совет — не выступать против Сталина, за которым идет большинство (большинство чиновников типа Пятакова и еще хуже?). Опыт прошлого учит нас, что подобное выступление оканчивается плохо". (Замечательный по цинизму довод!). Бухарин на это ответил: "Это, конечно, верно, но что же делать?" (бедный Бухарин!). После ухода Бухарина Каменев спросил Пятакова: зачем он дает такие советы, только мешает развязыванию борьбы. Пятаков сказал, что он со вершенно серьезно считает, что выступать против Сталина нельзя. "Сталин единственный человек, которого можно еще слушаться. (Перлы, поистине, перлы: вопрос не в том, какой путь верен, а в том, кого "слушаться", чтобы не было "плохих" последствий). Бухарин и Рыков делают ошибку, когда предполагают, что вместо Сталина управлять будут они. Управлять будут Кагановичи, а Кагановичей я слушаться не хочу и не буду". (Неверно: будет слушаться и Кагановича). — "Что ж ты предполагаешь делать?" — "Вот мне Госбанк поручили, я и буду заботиться, чтоб в банке были деньги". — "Ну, а я не хочу заботиться, чтобы в НТУ* входили ученые, — это не политика", — сказал Каменев. На этом они расстались. Зиновьев и Каменев к концу декабря положение формулировали так: "Нужно схватиться за руль. Это можно сделать, только поддержав Сталина, поэтому не останавливаться, чтобы платить ему полной ценой". (Бедняги: сколько уж платили, а до руля все еще далеко). Один из них (кажется, Каменев) пошел к Орджоникидзе. Много говорили о том, что политика ЦК в настоящий момент правильная. Орджоникидзе поддакивал. На заявление Каменева, что им непонятно их пребывание в Центросоюзе, Орджоникидзе ответил, что "пока рано — надо расчистить путь. Правые будут возражать". (А ведь по резолюции правые — главный враг).

Каменев говорил, что необязательно нужен высокий пост, что легче всего было б дать ему Ленинский Институт (да ведь это же главный очаг сталинской фальсификации!), что им нужно разрешить выступление в печати и т. д. Орджоникидзе поддакивал и обещал поставить вопрос на П. Б. Через три дня Каменев пошел к Ворошилову, два часа распинался перед ним, расхваливая политику ЦК, на что Ворошилов не ответил ни единым словом (за это хвалим). Еще через два дня к Зиновьеву

* Научно-техническое управление, во главе которого стоит Каменев.

пришел Калинин, который пробыл у него 20 минут. Он сообщил о высылке т. Троцкого, а когда Зиновьев стал спрашивать о подробностях, он ответил, что вопрос еще не решен и что поэтому говорить об этом пока не стоит. На вопрос Зиновьева, что делается в Германии, Калинин ответил, что не знает. "У нас своих дел по горле". Далее он как бы в ответ на визит Каменева к Ворошилову сказал буквально следующее: "Он (Сталин), болтает о левых делах, но в очень скором времени он вынужден будет проводить мою политику в тройном размере, — вот почему я поддерживаю его". (Вот это правильно. Ничего более правильного и меткого Калинин за всю свою жизнь не сказал и не скажет). Узнавши о высылке Троцкого, зиновьевцы собрались. Бакаев настаивал на выступлении по этому поводу с протестом. Зиновьев говорил, что протестовать не перед кем, так как "нет хозяина". (Кому же собирается Зиновьев платить полной ценой?). На том и сошлись. На следующий день Зиновьев направился к Крупской и сказал, что слышал от Калинина о высылке Л. Д. Крупская заявила, что и она слышала об этом. "Что же вы собираетесь с ним делать?". - спросил Зиновьев. "Во-первых, не вы, а они, а во-вторых, даже если бы мы и решили протестовать, кто пас слушает?" Зиновьев рассказал ей о беседе Каменева с Орджоникидзе, о котором Крупская сказала, что он каждому плачется в жилетку, но что верить ему нельзя.

Каменев встретил Орджоникидзе, который сказал, что он выпускает сборник о борьбе с бюрократизмом, и предложил Каменеву помочь ему в этом деле. Каменев охотно согласился, после чего Орджоникидзе пригласил его и Зиновьева к себе. При встрече о сборнике говорилось мало. Орджоникидзе заявил, что он вопрос ставил на П. Б. и что Ворошилов сказал так: "Никакого расширения прав. Ишь чего захотели — Ленинский Институт! Центросоюз можно еще сменить на другое учреждение, если не нравится Центросоюз. Печататься у нас не запрещено, но это не значит, что все печатать можно". (Ай-да Ворошил!). — "Ну, а Сталин?" — Сталин сказал: "Расширить права, значит делить пополам. Делить пополам не могу. Что скажут правые? (Да ведь правые это же "главный враг"?) Каменев: "Он так и сказал на П. Б.?" — Орджоникидзе: "Нет, это до П. Б. было".