Разговоры с Пикассо

БРАССАЙ. Фотографии полотен, снятых в их естественном окружении, кажутся мне более живыми, чем репродукции. По ним можно судить о размерах картины: ты видишь ее такой, какова она есть. А репродукция… В сущности, нет ничего более обманчивого, чем репродукция! Недавно вы мне показали репродукцию «Вакханалии», и я принял ее за большое полотно. И был весьма удивлен, узнав, что речь идет о маленькой гуаши.

ПИКАССО (лукаво посмеиваясь, вытаскивает из папки «Вакханалию»). Вот она! Я написал ее «в стиле Пуссена» в кровавые дни Освобождения, в августе… Пальба шла повсюду… Танки наезжали на жилые дома…

Я рассматриваю «Вакханалию»: вихрь желания, тесно переплетенные тела… На этой гуаши сражались тоже не на жизнь, а на смерть. Вдохновляясь Пуссеном, Пикассо в те трагические дни не стал сдерживать свое возбуждение. Вокруг бородатого фавна и нимфы с пышными ягодицами и агрессивно торчащими сосками – настоящее поле брани: жаркая рукопашная схватка… Из клубка тел торчат непонятно кому принадлежащие руки и ноги…

ПИКАССО. В первые дни Освобождения один американский фотограф сделал с нее цветную репродукцию. Это был первый американец, который ко мне пришел… Имени я не помню… Но вы совершенно правы, что предпочитаете видеть картину в ее естественном окружении. Я всегда умолял Зервоса не замыкаться в простой репродукции. Ведь часто картину лучше понимаешь на фоне окружающей ее жизни…

И мы возвращаемся – уж не знаю в который раз – к бумажным скульптурам, которые, из-за постоянно возникающих непредвиденных обстоятельств, мы никак не могли сфотографировать… Я мог бы это сделать и в отсутствие Пикассо. Однако он хочет присутствовать на сессии, потому что, как ему кажется, для хрупких, недолговечных изделий последний штрих особенно важен…

ПИКАССО. Я хочу делать это вместе с вами… Было бы хорошо, если бы мы смогли посвятить такой работе целый день… Это долго – искать лучший ракурс, самое удачное освещение… Но когда мы сумеем выкроить для этого целый день?..

Вторник 17 декабря 1946

Великий переполох. Наконец-то привезли машину угля… С перемазанными лицами, прикрыв голову черными мешками, угольщики снуют туда-сюда, а Инес и Марсель тем временем набивают им камины и бойлеры… С зимой шутки плохи…

САБАРТЕС (ворчливо). Зачем нужен весь этот уголь? Холод стоит такой, что обогреть громадную мастерскую все равно не удастся… Может быть, стоит всем собраться в нескольких комнатах? Мешки с углем все подносят и подносят, бойлер раскочегарили, но, по-моему, теплее не становится…

На секунду показывается Пикассо. Вид у него затравленный. Он обращается к Сабартесу и повторяет: «Следователь…», «Следователь…», «В четыре часа я должен быть у следователя… Ты обязательно должен пойти со мной… А что, если позвонить П., чтобы он тоже пошел с нами? Он там пригодится… Ты знаешь, я не люблю ходить один к следователю…» Следователь! Должно быть, снова всплыла та фантастическая история о краже статуэток из Лувра, когда после ареста Гийома Аполлинера обвинение пало на Пикассо и ранним утром его доставили на допрос. Он панически боится властей и, получив повестку в суд, совершенно теряет самообладание…