Разговоры с зеркалом и Зазеркальем

Противопоставления «настоящее/историческое будущее»; «прогресс, разум/инстинкт»; «общее/личное» постоянно варьируются в письмах после 1848 года, и бесспорное предпочтение отдается личному, мгновенному, инстинктивному. Общее важно только потому, что оно влияет на личную жизнь, и говорится о нем через метафоры личной (физиологической) жизни. Состояние общества (и собственное) сравнивается с покоем после неудачных родов. Может, будут и удачные роды у истории, но того ребенка нам не видать, — так Наталья ощущает политическую ситуацию.

Принимать жизнь такой, какая она есть, быть собой — вот ее кредо. Собственное «самостоянье», самостоятельность так дороги теперь для нее, что она передумывает, переинтерпретирует свое прошлое и излагает историю своей жизни совсем в другом дискурсе, чем в переписке с женихом. Теперь это сюжет о сильной самостоятельной женщине, для которой мужчина (Александр) был помощником, но не Отцом и Творцом: она сделала себя сама и довольна результатом этой работы:

…сначала я вырабатывала все сама, одна-одинехонька, потом помогал Ал<ександр >, потом помогала уж жизнь. Впрочем, я не верила на слово и Ал<ександру>, как не думала (повторяла себе), что он — единственный человек. Всякая мысль, всякое убеждение тогда только становились моими, или лучше сказать мною, когда они переваривались в голове моей, как пища в желудке; одинокая и сильная работа мозга сделала меня наконец хищною, не только жеваного, ни вареного, ни печеного я не могу принять, мне нужно совсем сырое, а там работаю, сколько сил хватает. Результат всего этого то, что я довольна собой, то есть этою работой, разумеется, не беспрестанно (Из письма Астраковой; 650).

На упреки в гордыне (например, предполагаемые со стороны Сергея Ивановича, брата Астраковой) — Н. Герцен отвечает: «Широко мне и вольно и знать ничего не хочу <…>. Ну а как здесь душно, если б вы знали <…>, меня облегчает только то, что мне никто не помешает делать то, что я могу делать на своем месте, а место это я не променяю на генеральский чин» (651; курсив мой. — И.С.).

Это ощущение свободы, самореализованности, ощущение, что она нашла и занимает свое место, особенно сильно в письме от 6 декабря 1849 года из Женевы (период любви к Гервегу). Наталья Александровна прямо не пишет Астраковой об этой любви, хотя несколько раз кстати и некстати упоминает имя Гервега. Ссылаясь прямо на Жорж Санд, Н. А. пишет, что самое важное в жизни — создание своего собственного мира, а не жизнь «жизнию других».