Разговоры в песочнице, или истории из жизни мам.

— А по мне семь лет — отличная разница, — возразила Юлька: — Успела отдохнуть от пеленок–распашонок, Катерина уже сама стала помощницей. Как раз хорошо совпало с началом ее учебы то, что я засела с Лерычем и много времени провожу дома. А то проводила бы она целые дни на продленке.

— Ну, тебе проще, у тебя девочка. А наш Алеша просто жутко ревновал… И беременной мне нелегко приходилось — токсикоз замучил, хотя врачи говорили, что во второй раз все проходит легче… Спать хотелось жутко, а у Лешки сплошные капризы, истерики… Когда он-то в животе был, мне не надо было ни за кем гоняться, могла в любой момент прилечь… А с Антониной вдвое тяжелее оказалось… Еще и зубы стали портиться, тахикардия началась. Иногда так сердце колотилось, думала, выпрыгнет!

— Говорят, если первая беременность тяжело протекала, вторая легче переносится. Но иногда бывает и наоборот. Я вот с обоими летала, хоть и большая разница между ними, а некоторые еле ползают. Ну, и домработница — это, конечно, наше все, особенно, во время беременности, — поучала Юлька. — Я маму перед вторыми родами пытала, выспрашивала, точно ли они не такими тяжелыми будут или лучше на анестезию заранее договариваться. Она сказала, что акушерство — вторая наука после хиромантии, так что ничего предугадать нельзя.

— Слушайте, девочки, я вас сейчас наслушаюсь, и вообще на второго не решусь. — Мне удалось, наконец, влезть в разговор «старших товарищей». — И тяжело носить, и за старшим не угнаться, и потом тоже полная неизвестность. Я вообще не могу сейчас представить, как можно любить кого-то, кроме Нюськи. Да и она, подозреваю, не придет в восторг от того, что на меня будет претендовать кто-то еще.

— Да ладно. Ты просто не спеши, к беременности как следует подготовься, про прогулки–зарядки не забывай, и все пучком будет, — подбадривала Юлька.

Малина с ней не согласилась:

— Почему не спеши? Я вот надеюсь, что Антонина скоро в сад пойдет — и я смогу, наконец, работу найти. Мне, наоборот, больше нравится, когда один за другим. Отрожала — и работай себе, не отвлекайся на памперсы.

— А я вот тоже не представляю, как Юрашу делить с кем-то еще… По–моему, я тогда не смогу полностью реализовать весь его потенциал. И вообще, с одним-то столько проблем, а когда двое — даже не представляю, как все успеть. — Наташка иногда умела разговаривать по–человечески.

— Дура ты, Наташк, хоть и умная. Когда их двое, с ними проблем вдвое меньше! Они сами играют, старший за младшим приглядывает, и в твоем внимании не так остро нуждаются. Вон Катерине, наоборот, льстит, что ей доверяют ребенка и что она для него образец для подражания. И сама я гораздо спокойнее со вторым. Знаю, что все пройдет, даже зубы! — у Юраши как раз на днях полезли моляры, так что тему Юлька затронула более чем актуальную.

— Ой, но когда болеют вместе — это все-таки ужасно… — Малина, как обычно, жаловалась.

— Да брось ты, когда болеют по одному — тоже не легче, — возражала Юлька: — Знаешь, умные люди говорят, что когда детей двое, любовь удваивается. Страшно, конечно, пока беременная ходишь и пытаешься себе это представить. Но потом, когда рожаешь, понимаешь, какой это кайф! Ни с чем не сравнить! — Юлька воодушевленно агитировала нас с Наташкой: — Материнский капитал, кстати, заодно оформишь…

— Толку с него, этого капитала, — вставила Малина свою ложку дегтя, которую Юлька проигнорировала, повернувшись ко мне:

— Короче, кончай кормить и айда за вторым! — похоже, мое мнение тут никого особенно и не интересовало.

— Ладно, уговорила. Подумаю, — сказала я, решив, что теперь если посмотрю «Мэри Поппинс», ни за что не скажу девчонкам. Дело в том, что я там тоже в конце всегда реву, когда Мэри Поппинс улетает…

А тест на беременность и вправду куплю. Пусть в аптечке лежит. Мало ли…

Критические дни

Если честно, я не очень помню, когда это началось. Но в какой-то момент в возрасте между годом и двумя с Нюсей стало трудно. Сначала просто нелегко, потому что онасопоказывала куда-то пальчиком и требовала «Ы!» Ни один из приходящих мне в голову вариантов этого «ы» ее не устраивал, она страдала и очень сердилась на мою непонятливость. К двум годам стало совсем тяжко.

Раньше мы с Гошкой называли Нюську «дочь наша Будур», а после второго дня рождения стали звать «дочь наша Небудур», потому что «не буду!» ребенок стал говорить почти всегда. Ладно бы еще со спокойной интонацией. Так она сходу брала скандально–повизгивающие нотки и вне зависимости от родительской реакции (скажем, конструктивного объяснения, почему все-таки, описавшись на улице в марте, лучше пойти домой) моментально переходила к истерике.